Хорошие люди

— У вас все? — спрашивает носатый.

— Да, — говорю, — поблевать бы еще.

— Тогда перерыв до трех часов, — невозмутимо объявляет председатель.

Народ шумно расходится.

* * *

Поток людей выносит меня на улицу. Солнце яркое, жаркое, чешское… Чешское, чешское пиво. Тебя не нужно искать, ты везде, ты — спасение. В Чехии пиво пьют все. Даже те, кто никогда в жизни не пробовал спиртного. Наверное, даже такие юные барышни, как Татьяна. Оно совсем не похоже на ту бурду, которая продается у нас: после него не клонит в сон и не ноет печень, напротив, оно бодрит и возвращает к жизни. После двух бокалов я прихожу в себя и совсем не переживаю по поводу бездарно проведенных дебатов.

Кроны почему-то заканчиваются быстрее, чем я предполагал, нужно срочно обменять валюту, поэтому направляюсь искать арабский обменник — известно, что у арабов курс гораздо выгоднее, — как вдруг буквально спотыкаюсь о Татьяну.

— Ой, это вы? — смущается она.

В другой раз я бы обязательно ответил: «Нет, не я», но не сегодня, девушка мне приятна. Что ж обижать?

— Мне нужно найти обменник, — говорю. — Пойдем искать вместе, — и, пока она не опомнилась и не отказалась, спешно добавляю, протягивая руку: — Только давай на «ты».

Есть у меня такой коронный ход: если девушке по-мужски протянуть руку, она сначала теряется, но, поколебавшись, все же пожимает ее, и тогда между вами устанавливаются доверительные отношения, словно вы давно друг друга знаете.

— Давай спросим полицейских, — предлагает Татьяна, — я окончила инфак и говорю по-английски сносно, поэтому могу спокойно путешествовать по Европе, английский везде понимают.

Она направляется к двум парням в форме и говорит что-то типа «Excuse me, could you tell me the way to the nearest money exchange, please?» Полицейские тупо смотрят друг на друга, а потом пытаются объяснить, что ничегошеньки «нерозумимэ». Некоторое время наслаждаюсь Татьяниным конфузом, потом подхожу и произношу заученную в поезде фразу из разговорника:

— Где ту е наиближайше сменарна?

Полицейские радуются, как дети, тому, что могут помочь, и под конвоем мы направляемся к ближайшему — плевать, что не арабскому — обменному пункту. При этом они что-то наперебой объясняют мне по-чешски. Я ни черта не понимаю, но киваю им, мол, все ясно, ребята, и наблюдаю, как стремительно взлетают мои акции в глазах Татьяны.

Благодарим полицейских на чешском, русском и английском, доллары превращаются в желанные кроны, и я осознаю, что сегодня суббота бабьего лета, со мной симпатичная дама, и город, по которому столько томился, сдается нам абсолютно без боя. «Надо как-то аккуратно предложить Татьяне не возвращаться в универ, — думаю, — мы ведь уже отчитали доклады, лучше погуляем. Когда еще представится такой случай?» Девушка оборачивается ко мне: ветер сметает распущенные волосы на лицо, а губы горят пунцовым цветом — успела подкраситься, пока я считал деньги.

— Давай сбежим с конференции, — предлагает она. — Мы же отчитали доклады, лучше погуляем. Когда еще представится такой случай?

Предложение столь неожиданно, что я некоторое время торможу, а потом даю себя уговорить:

— Тогда вперед! По пиву?

— По пиву — и много-много пива!

* * *

«Я кружу напропалую с самой ветреной из женщин». Мы обходим центр, начиная с Верхней и Нижней площадей, Татьяна тащит меня на смотровую башню, с детской непосредственностью восторгаясь открывающимся видом, — а вид, действительно, нереальный, прямо цветная открытка в алых тонах, — и так обаятельна, что я подхожу к ней и целую почему-то в нос, потом в глаза — сначала в левый, потом в правый. Она не отстраняется, но говорит чуть слышно:

— Не надо так делать. У меня есть жених, у нас свадьба сразу после моей поездки.

И мы снова пьем пиво — «Будвар», «Козел», «Гамбринус», «Крушовице», «Плзенский Праздрой», «Старопрамен» — наша прогулка идет теперь по спирали — по узким и кривым мощеным улочкам с двухэтажными и трехэтажными каменными домами, названия улиц совсем не запоминаются, но и бог с ними, с названиями: заблудиться в Оломоуце невозможно, потому что мы счастливы, беспечны и беззаботны, а над нами плывет лазоревого цвета спокойный океан.

— Я хочу писать, — Татьяна возвращает меня с небес на землю.

И я давно терплю, но никогда бы не признался, пусть бы даже лопнул пузырь, а ее неожиданное откровение звучит вполне естественно. Не понимаю, куда подевались общественные туалеты в Оломоуце, сейчас, когда они особенно нужны, их нет, и во дворах — каменно и тесно, ни кустиков, ни деревца. Почти паникую, когда замечаю китайский магазинчик.

— Пошли, — говорю Татьяне, открывая дверь, — есть идея.

Колокольчик звякает, и мы оказываемся в довольно просторном холле с витринами, наполненными китайскими безделушками. Странно, но не слышно резкой смеси благовоний, которую вдыхаешь в подобных магазинчиках Уфы. Появляется хозяин, он чех, высокий и седой, с узкой китайской бородкой.

Добридэнкаемся, и я интересуюсь, знает ли пан русский. Тот кивает.

— Пани устала, — говорю. — Можно она воспользуется вашим туалетом?