Хорошие люди

Встаю за трибуну, голова раскалывается от впечатлений. Смотрю на Максима Валерьевича, в переписке он одобрил мои тезисы, поэтому нет причин волноваться; перевожу взгляд на Олега, фактически он, а не престарелый Ибрагим Абрамович давно уже руководит моими исследованиями. Олег кивает. Мол, давай, не дрейфь. И я начинаю — начинаю с утверждения, что лексика всех мировых языков, самых разнородных по происхождению, развивается по единым семантическим моделям. И таких глобальных моделей ровно тридцать. Некоторые из них лежат на поверхности и заметны, как говорится, невооруженным глазом. Вот, например, значение «дерево» во всех языках развивает значение «глупец»: в русском — дуб, дубина, пень, чурбан, чурка. Говорят же туп как дерево, пень пнем, дубина стоеросовая. То же в английском — block, woodenhead, немецком — Holzkopf, татарском — агач, китайском  (му тоу). Таким образом, зная, что лох — это дерево, можно предугадать, что лексическая единица разовьет потенциально возможное, в данном случае реализованное, значение «глупец». Сравнение славянских слов со словами языка совершенно иного строя, никак не связанного происхождением со своими индоевропейскими собратьями, наиболее показательно.

Учитель, проникший в таинственную тьму, сказал: «Что касается способов, то передаваемое о них с глубокой древности представляет собой общий обзор, не исчерпывающий их утонченной подоплеки». Каждый раз при рассмотрении их у меня возникала мысль заполнить имеющиеся лакуны. Обобщенный опыт и старые образцы составили сей новый канон. И я швыряю в затихшую аудиторию одну модель за другой: значение «взять» дает новое значение «понять» — русское схватить, уловить, поймать (мысль), китайское —  (чжуа чжу); «удариться» означает и «сойти с ума» — русское долбануться, стукнуться, чокнуться, шарахнуться, шибануться, китайское (иунь); модель «опуститься — получить сильное впечатление, удивиться» находит отражение в глаголах упасть, отпасть, западать, в выражениях зал так и лег, выпасть в осадок, в китайском языке модель представлена словом  (цин дау). Замечаю в зале восхищенные глаза Татьяны и выдаю китайское выражение      , что буквально значит Я упал, какая красивая девушка! Так перебираю все тридцать способов расширения значения слова и жду заслуженных аплодисментов, дабы раскланяться, и в этот момент снова становится плохо от вчерашних посиделок с Олегом и хочется быстрее рвануть отсюда на свежий воздух.

Но не тут-то было. Шура Хоменко дождался-таки звездного часа, своих пятнадцати минут славы. Он встает над залом яростный, как Геббельс, — сутулый тролль, пожирающий человечину, — и я понимаю: сейчас он превратит в прах мои бессмертные тезисы. Шура никогда не прет против авторитетов, даже если те несут откровенную ересь, здесь его магия бессильна, а вот меня попробует затроллить — спровоцировать на эмоции — и, когда завяжется перепалка, отойдет в сторонку и будет наблюдать, изображая из себя шибко умного. Балаган начинается, и я старательно записываю подвохи от Балаганова. Господи, как же меня тошнит!

— Во-первых, многоуважаемый Семен Аспосович, — Шура интонирует ехидство, — кто вам дал право обобщать и теоретизировать, словно вы не кандидат, без году неделя в должности старшего преподавателя, а академик научного учреждения? Имейте хотя бы совесть, раз вы настолько бестактны.

Во-вторых, эти ваши так называемые модели весьма бесформенны и условны. К тому же они вводят в заблуждение этимологов. Судить по-вашему, слово «лох» мотивировано «деревом», однако всем известно, что лох — это рыба.

В-третьих, у нас есть сомнение, что вы хоть как-то владеете китайским, поэтому демонстрируемые вами иероглифы — обыкновенная тарабарщина, которую не следует принимать на веру.

И в-последних, откуда взялось это круглое число «тридцать»? Да я прямо сейчас накидаю вам еще сотню подобных моделей.

Записываю вопросы, а в голове вертится дурацкая шутка, вообще не смешная: «Похоже, вчера кнедликами отравился…» От речи Шуры вновь подкатывает тошнота.

— Надо отвечать? — спрашиваю у Новака, тот кивает, снимает очки и тщательно протирает стекла салфеткой. Председательствующий напоминает бармена за стойкой, сейчас он отполирует бокал и нальет мне холодного живительного пива.

— Отвечаю: право и китайский от моего Учителя, совесть — в слове, лох — и семга, и дерево, и простак, вариативность говорит лишь о том, что надо уметь делать правильный выбор, а если вам не хватает моделей, то вот еще одна: идите-ка вы, Шура, в ж…пу.

Минутное оцепенение и полная тишина. Шура довольно скалится: ему все-таки удалось вывести меня из себя. Председательствующий растерян и беззащитным близоруким взглядом смотрит на Максима Валерьевича, но тот добродушно похохатывает в кулак, и зал взрывается смехом.