Хорошие люди

— И в этом наша беда, — продолжает Олег. — В моем представлении слова имеют цвет, и грандиозная по мощи семантика всегда окрашена красным. Еще совсем недавно слово было способно изменять мир. Слово всенародно любимого писателя казалось чистейшим откровением, непреложной истиной; волна общественного мнения, вызываемая словом, могла разрастись до цунами и обрушиться на власть — на тех людишек, которые должны принимать решения. Но, увы, вследствие глобального информационного взрыва произошла инфляция смысла, и слово превратилось в легкомысленную погремушку. Когда-то давно я поверил в лингвистику, рассчитывая в словах и их сочетаниях обрести модель совершенного устройства мира, но сейчас глубоко разочарован, причем вдвойне, ведь и любовь со временем свелась к пустым обещаниям.

— Ты вроде трезвый, — говорю, — а рассуждаешь, как пьяный.

— Вот именно, — соглашается Олег. — Это нужно немедленно исправить, пошли в общагу, я привез с собой водки.

* * *

Утро не самое свежее: бодун — он и в Чехии бодун. Пытаюсь как-то с ним справиться, поскольку сегодня предстоит выступить с докладом. Душ, аспирин, пиво — и через какое-то время несколько легчает.

Филологи собираются в актовом зале философского факультета. Здесь шумно. Объятия-рукопожатия, восклицания-поцелуи — друзья и подруги наконец-то свиделись после долгой разлуки, и рокот радостных встреч поднимается над головами двух сотен людей, словно дым сигарет, зависая и растворяясь под высоким потолком.

На входе получаю программку и бейджик с именем, который и нацепляю у сердца. В толпе выглядываю Максима Валерьевича. Он — звезда филологии и устроитель нашего шабаша — у стола президиума. Вокруг толпа восторженных почитателей его таланта, так что доступ к телу затруднен, тем не менее нужно засвидетельствовать почтение. Разя улыбкой и перегаром коллег по конференции, пробиваюсь к светилу. Светило, поблескивая лысиной при вспышках фотоаппаратов, дружески пожимает руку:

— Рад приветствовать вас, юноша! Как поживает дорогой Ибрагим Абрамович? Интеллигентнейший, я вам скажу, человек.

Прикидываюсь занудой и начинаю рассказывать о том, как поживает мой несравненный шеф, но, увы, Максим Валерьевич уже здоровается с новыми гостями, поэтому тут же затыкаюсь и иду искать себе место.

— Вы из Уфы? — женщина в сером машет мне. — Там у меня много знакомых. Идемте к нам, мы из Минска.

Подхожу, на бейджике имя — Анна Ильинична; с виду типичный вузовский препод-заучка, на шее невзрачные бусы из разноцветного агата, но мягкий говор и обаятельная улыбка подкупают. Опускаюсь на предложенный стул и… задыхаюсь от волнения: рядом со мной юное создание. Быть может, едва заметный аромат простеньких духов пронзает мою память — так, что в глазах на мгновение темнеет, а потом, как в кино, пролетают картинки безмятежного детства. Быть может, запахи одурманивают и сводят с ума? «Ужель та самая Татьяна?» С которой не очень удачно познакомил Шура? Она в пятнистой рыже-коричневой блузке, волосы свободно падают на плечи, а алый рот уже не кажется большим: наверное, не так размашисто водила сегодня помадой. Она радостно несет какую-то чушь, но я ее почти не слышу, оттого отвечаю невпопад и смущаюсь. Однако это не важно, важнее другое — то, что я чувствую рядом с собой женщину, это чувство пьянит и заглушает официальную часть открывшейся конференции.

Прихожу в себя, лишь когда начинаются доклады. Первыми слово получают хозяева нынешнего форума. Чех Зденек Пивко — его фамилия неизменно вызывает оживление и настраивает на мажорный лад — рассказывает нечто о языке дулебов. Пытаюсь сконцентрироваться на выступлении, но получается плохо.

И вот доклад прочитан, председательствующий — носатый, очкастый поляк Новак — просит задавать вопросы. Мы напрягаемся, доклад был сложный, в голове вертятся какие-то лексические значения, исторические изменения и прочая муть. Но вопросы нужны, хотя бы из элементарной вежливости. И тогда всех выручает Томас Нойер, полный лысеющий профессор из Кельна, известный любитель анекдотов и дамский угодник, который с искренним недоумением и неподражаемой иронией выдает: «Кто такие дулебы?» Реакция мгновенная, бурная, дружный хохот невозможно унять. Смеемся не над Томасом, а над самими собой, напрягшимися, как школьники на экзамене, ведь каждый из нас тоже имел смутное представление о дулебах, но никто никогда не посмел бы выказать коллегам свою невежественность. Никто, кроме гениального Томаса.

Зденек радостно делится сведениями о дулебах, и далее конференция движется легко и свободно: Шура рекламирует составленные им толковые словари украинской мовы, он чисто по-гоблински привез их для продажи, Олег разглагольствует об особенностях чешской фразеологии, моя соседка доводит публику до экстаза докладом о славянской лексике человеческого низа. Честно сказать, удивлен Татьяниной смелостью. Никогда не думал, что невинные алые губки могут выговаривать столь грубые слова. Наконец очередь доходит и до меня.