Хорошие люди. Повествование в портретах

– Да как я им в таком позоре признаюсь?! – вскидывался дядя Ваня. – Ты как это себе представляешь-то? Выйду и скажу: «Простите, граждане, но я – не я, да лошадь не моя!» Так, что ли? Позор… – безнадёжно махал он рукой и уходил в горницу, запирался.

* * *

Однако объясниться с деревенскими пришлось. Не сидеть же сычом в избе, да и дела на улицу гонят.

Пошёл дядя Ваня к автолавке, как уж там народ подсобрался. Купил что надо, встал в сторонке, обождать, пока другие закупятся. Деревенские здоровкались, но особо ничего не спрашивали. Все поняли, что разговор будет с Водоносом, на разговор он пришёл. Народ не расходился, болтали о том о сём, ждали.

Уж как автолавка разворачиваться стала, уезжать собралась, дядя Ваня, прокашлявшись, громко сказал:

– Вы, народ, того… не расходитесь. Дело есть. У меня к вам то есть дело.

Все подошли поближе. Неловко было деревенским, шутка ли, разговор непростой.

Обождав, чтоб машина отпылила и отшумела по просёлку, Водонос достал из кармана штанов платок, вытер вспотевший лоб.

Потом, комкая тот платок в подрагивающих руках, начал:

– Я… Я сказать вам должен. Обязан я сказать… Выходит так, что дурил я вас, товарищи мои дорогие. Дурил всю дорогу.

Он замолчал, глядя в землю.

– Как дурил? – послышалось из толпы. – Ты ж воду исправно искал, без промаха…

– И про ураганы завсегда знал! – раздался бабий бойкий голос. – Чего наговариваешь почём зря?

– В том-то и беда, – решительно выкрикнул дядя Ваня, – в том-то и закавыка, что не я знал!

Народ замолчал. Стало тихо.

– Томка про воду знала, – сказал, как выдохнул, наконец дядя Ваня. – Всё-всё она знала, родимая. И про ключи, и про ураганы. И шаг мой соизмеряла. Собачонка, а вот поди ж. Осиротели мы без неё. Теперь никак…

Он морщился, мигал глазами, сдерживая слёзы.

Деревенские обступили Водоноса:

– Да постой… Да как же, собака и про воду? Ну, ничего… Ничего, Вань…

– Какое ничего? – проговорил он. – Я по ней всё и определял. Где ляжет она по жаре, где в траву завалится – там он и есть, ключ-то. Прохладу он ей, что ли, сообщал? Уж не знаю. А вы думали, где я встану… А я за ней, за Томкой глядел. Обманывал я вас. Простите.

– А ураганы? Ураганы-то как? – спросил кто-то.

– И ураганы она знала. Я, конечно, тоже намастырился на приметы глядеть. Но её слово – главное было. Как зачнёт она на дворе прятаться, так что и к миске не выманишь, значит – буря близко. Жди со дня на день. Вот так…

Замолчали.

– Так вы уж простите меня, дорогие… – тихо выговорил Водонос. – Не будет больше такой науки водяной. Простите меня.

Народ тут загудел, бабы заобнимали дядю Ваню, утешая. Мужики ободряюще заворчали: «Чего уж там…»

Потом кто-то сказал, что не бывает безвыходных случаев, что-то придумается, сообразим…

Деревенские засовещались, оживившись. И вдруг мелькнула идея о новой собаке. Не скажешь, кто первый догадался, а подхватили все:

– У Томки же щенки были! Вот и взять от её роду. Раз у неё такая особенность была, значит, и по наследству, по крови должна была передаться. Щенка брать надо Томкиного!

– Дак это когда было, щенки-то у неё? – отмахивался дядя Ваня. – Они уж сами старые, небось.

– Тогда внука или внучку бери. Те-то уж, дети её, тоже расплодились.

– А на внуков способности вернее, чем на детей, переходят! – раздался всё тот же бойкий бабий голос. – Бери внука! Ты щенков-то в Ламоново отдавал?

– Туда. В Ламоново.

Дядя Ваня уже не отмахивался, отвечал послушно. Надежда мелькнула на его лице. Он даже немного улыбнулся.

– В Ламоново и отдавал. Двух кобельков и сучку. Сучка у Кудинковых живёт сейчас.

– Вот и иди, бери давай! Щенок будет.

Народ, повеселев, стал расходиться, обсуждая историю.

Дядя Ваня тоже пошёл к дому. Пошёл бодро, вроде как налегке, камень с души сняв.

* * *

Через неделю Водонос уже нянчился со щенком. Чёрненький, гладенький и толстый, тот возился в траве под липой, а дядя Ваня и тётя Надя возились вокруг. То молочком поили, то мясо маленькими кусочками. Шарик, так прозвали щенка, был внуком Томки по прямой линии. Так что вся деревня ждала от него будущих подвигов и помогала выкармливать. Носили то творог, то потрошки, а то просто заходили – поглазеть.

– Крепкий мужичок будет! Лапы широки.

– Ты, Вань, его на цепь не сажай. Ему воля нужна. Чтоб чутьё не сбить, не дай Бог.

Щенок рос. Водонос его пока что в работу не брал, говорил, пущай образумится, повзрослеет. Собирался приваживать к делу с весны будущей.

Миновала зима. По весне все ждали, когда же Водонос запустит Шарика. Ну хоть по воду его возьмёт…

А тот всё тянул.

– Боюсь я, Надь, – признавался он жене, – вдруг рано ещё ему? А может, он, Шарик-то, и вообще – без способностей…

– Ну, тут уж не узнаешь, не попробовав, – рассуждала жена. – А когда пускать, ты сам решай. По чутью. Пора бы уж.

И дядя Ваня наконец решился.

Вырос Шарик в слегка несуразного, длиннолапого подростка с хвостом-баранкой. Был он весёлый и шалопаистый. Что совсем не годилось к будущему делу.

Водонос шёл с вёдрами от колодца, а Шарик носился кругами как оглашенный. Шарик носился, Водонос ругался: