— Ты видел меня на пирсе, Артур, в своих снах, в видениях — прислуга любит болтать, а ты кричишь слишком громко, — говорит Вортигерн. — Ты видел, что я сделал. Я хочу, чтобы ты знал это. За все, что ты сделал для меня, это кажется мне достойным подарком.
Артур открывает глаза и выпускает меч из рук — его лицо искажено от ярости.
— Ты убил их! Убил мою мать, моего отца!
— Я убил не только их, — улыбается Вортигерн. — Список моих жертв очень длинный, Артур, и когда я получу свое серебро, он станет еще длиннее.
— Почему? Ради власти?
— Разве этого недостаточно?
— Нет, — Артур смеется, — нет, этого недостаточно. Ты мог отравить их, мог подло убить их в постели. Нет, здесь что-то еще. Личное, то, что нельзя оставить яду или кинжалу. Ты убил собственную жену, чтобы получить эту силу. Боги, сколько же в тебе было ненависти.
Вортигерн раскрывает правую ладонь, вызывая пламя. Башня не закончена, но убить Артура нужно именно так. С помощью магии, которой он совсем не боится.
Артур успевает поднять меч и отступает дальше — к стене.
— Скажи мне, почему ты сделал это?
— Если я скажу тебе, ты опустишь меч? — смеется Вортигерн. — Зачем мне это, Артур? Ты проиграл. Ты мог погибнуть героем, а теперь погибнешь трусом. Никчемным пьяницей.
— Это будет ближе к правде, сир, — Артур смеется в ответ. На секунду он превращается в того Артура, которого Вортигерн помнит в клетке. Безрассудного, отчаянного, бесстрашного.
— Твой отец первым узнал, что у меня есть магический дар, — Вортигерн заставляет пламя разгореться ярче. — Я показывал ему фокусы: управлял животными, заставлял воду течь по воздуху, создавал лабиринты из песка. Мне нравилась магия. Когда у тебя есть такая власть, ты ни о чем больше не можешь думать. Почти ни о чем. Потом появилась она.
— Мама?
— Она была красивой, умной и честной. И за это я ненавидел ее. Я не был ни тем, ни другим, ни третьим, я стал никем для него. Почти никем. Потом появился ты. И все закончилось. Все, кроме этого, — пламя над ладонью становится синим. От жара воздух вокруг него трещит.
— Из-за меня? Ты убил их из-за меня?
— Ну что ты, Артур, я же совсем не знал тебя. Я убил их из-за короны.
— Ты лжешь.
— Убил, потому что они мешали мне.
— Ложь.
— Убил, потому что мог. Потому что мне нравится видеть страх в глазах других людей.
— Ты лжешь.
— Какая разница? Ты вот-вот умрешь, Артур, так почему бы не подумать о чем-то хорошем.
— Я пытаюсь. Но ты не оставляешь мне шанса.
— Твои родители были хорошими людьми, Артур. Благородными и добрыми.
— Благородными и добрыми?! Будь они вместо этого сильными и дальновидными, я бы не вырос в притоне, — лицо Артура искажает еще одна гримаса ярости, — ваша дочь жива. Никто не пытался убить ее. Никто не смеет сказать ей даже грубого слова. Она заботится о птицах и знает о них все на свете, но она ничего не знает о том, как выживать на дне Лондиниума. Вы позаботились о ней. Вам пришлось для этого убить человека. Что с того? Люди умирают. Вы пошли до конца, и она жива. Беззаботно листает книжки о рыцарях. За всю жизнь я не прочел ни одной книги — у меня не было возможности отвлекаться на мелочи. За всю жизнь у меня не было ни птицы, ни собаки, ни кошки. В наших краях ели даже тараканов. Вы думаете, я жалею, что вы убили их? Нет, я жалею, что они не убили вас. Жалею, что они были теми, кого я всегда презирал. Жалею, что я — их сын, а не…
Пламя над ладонью Вортигерна гаснет.
— Вам незачем оставлять меня в живых, я знаю. Я вам не нужен. Скоро у вас будет башня. Вам не нужен будет никто. Если бы я знал об этом тогда, в клетке, я не стал бы вымаливать эти несколько недель. Умереть героем — неплохо. Умереть, зная, что потерял, гораздо хуже. У меня не было ничего, сир, ни дома, ни семьи, ни власти. Вы показали мне все это. Если вы хотели отомстить моим родителям, и если они видят нас сейчас, думаю, вы одержали победу. Снова.
Он отбрасывает меч к камню, из которого вытянул его несколько месяцев назад. К телу отца.
— Закончим с этим.
— Нет, — отвечает Вортигерн. — Я еще не все показал тебе.
«Если твои родители видят нас, я еще не победил», — мысли Вортигерна путаются. Он проверяет, нет ли вмешательства другого мага, но сознание чисто. Эта путаница из-за другого.
Они приходят к старому лесу. Чаща стала почти непроходимой. Гвардейцы остаются позади, когда их с племянником проглатывает кустарник.
— Мы часто приходили сюда с Утером, — говорит Вортигерн. — Отец ничего не знал. Конечно, он был в курсе, что мы убегаем в лес, но он не знал, что здесь происходило. Никто не знал. Ни Игрэйн, ни Бедивер — никто. Он так боялся, что кто-то узнает. Каждый раз, когда мы собирались домой, он просил: «Не говори никому».
Артур шарит взглядом по бесконечным травинкам, опавшей листве, веткам, пытаясь представить события далекого прошлого.
— Вы с ним… — говорит племянник, не решаясь закончить.
— Что бы ты ни представил, представь еще больше, — усмехается Вортигерн. — Мы были мальчишками.
— Но как, ведь…