Читаем Хорошие плохие книги полностью

Но хотя в разных формах этот приземленный персонаж представляет собой одну из основных фигур в литературе, в реальной жизни, особенно учитывая то, как устроено общество, его точка зрения никогда не удостаивается должного внимания. Постоянно действует всемирный заговор: притворяться, будто его не существует или как минимум что он не имеет значения. В юридических и моральных кодексах, в религиозных системах никогда не находится места для юмористического взгляда на жизнь. Все смешное таит в себе опасность разрушения, любая шутка в конце концов оборачивается тортом, впечатанным в физиономию, и причина, по которой огромное количество шуток вертятся вокруг непристойностей, заключается в том, что в качестве платы за выживание общество вынуждено насаждать высокие стандарты нравственности в области сексуальной жизни. Грязная шутка, разумеется, не является серьезной угрозой морали, но она – нечто вроде душевного бунта, мимолетного желания, чтобы все было по-другому. То же можно сказать и о прочих шутках, вращающихся вокруг трусости, лени, бесчестности и других качеств, которые общество не может позволить себе поощрять. Общество всегда обязано требовать от людей чуть больше того, что получит на практике. Оно обязано требовать безоговорочной дисциплины и самопожертвования, оно должно ожидать от своих подданных, чтобы те усердно трудились, платили налоги и были верны своим женам, оно должно делать вид, что мужчины считают честью для себя умереть на поле брани, а женщины – извести себя деторождением. Все то, что мы называем официальной литературой, основывается на таких постулатах. Я никогда не читал воззваний генералов перед сражением, речей фюреров и премьер-министров, песен солидарности частных школ и левых политических партий, национальных гимнов, брошюр обществ трезвости, папских энциклик и гневных филиппик против азартных игр и противозачаточных средств без того, чтобы фоном у меня в ушах не звучало миллионноголосое презрительное «пф-ф!» простых людей, у которых подобные высокие материи не вызывают отклика. Тем не менее высокие материи в конце концов одерживают победу; лидеры, сулящие кровь, тяжкий труд, слезы и пот[64], всегда получают больше от своих приверженцев, чем те, которые обещают безопасность и спокойные времена. Когда дело доходит до чрезвычайных обстоятельств, люди становятся героями. Женщины склоняются над детскими кроватками и берут в руки метлы и щетки, революционеры не размыкают губ в камерах пыток, корабли идут ко дну, не переставая палить из пушек, даже когда палубу уже заливает водой. Однако того, другого человека, сидящего внутри нас, ленивого, трусливого, не желающего отдавать долги, склонного к прелюбодеянию, никогда не удается задавить до конца, и время от времени он требует, чтобы его выслушали.

Юмористические открытки – это выражение его точки зрения, скромное, не такое громкое, как то, что звучит со сцен мюзик-холлов, но тоже заслуживающее внимания. В обществе, которое все еще остается в основе своей христианским, они, естественно, сосредоточены на шутках, касающихся секса; в тоталитарном обществе, если бы там существовала хоть какая-то свобода выражения, они, вероятно, сосредоточивались бы на трусости и лени, но в любом случае – на чем-то негероическом. Глупо осуждать их за то, что они вульгарны и уродливы. Именно такими они и задуманы. Их главный смысл и достоинство в их безмерной «низкости», не только в смысле непристойности шуток, но и в приземленности взглядов на жизнь во всех ее проявлениях. Малейшая уступка влиянию «высокого» разрушит их полностью. Они представляют взгляд на жизнь с точки зрения червя, из мира мюзик-холла, где брак – грязная шутка или комическое бедствие, прореха – всегда сзади, одежда в плачевном состоянии, где адвокат – всегда проходимец, а шотландец – всегда скряга, где молодожены выставляют себя на посмешище на гигантских кроватях съемных домиков на берегу моря, а пьяные красноносые мужья заваливаются домой в четыре часа утра, чтобы сразу же за дверью наткнуться на жен в льняных ночных рубашках, поджидающих их с кочергой в руке. Само существование таких открыток, тот факт, что они нужны людям, симптоматичен и важен. Так же, как мюзик-холлы, они – своего рода сатурналии, безобидный бунт против добродетели. Они выражают лишь одну тенденцию человеческой души, но тенденцию, которая всегда жива и которая, как вода, всегда найдет себе «дырочку» для выхода. В целом люди хотят быть хорошими, но не чересчур и не все время. Ибо:


Проповедник гибнет в праведности своей; нечестивец живет долго в нечестии своем. Не будь слишком строг, и не выставляй себя слишком мудрым; зачем тебе губить себя? Не предавайся греху и не будь безумен; зачем тебе умирать не в свое время?[65]


Перейти на страницу:

Все книги серии Оруэлл, Джордж. Сборники

Все романы в одном томе
Все романы в одном томе

В этот сборник – впервые на русском языке – включены ВСЕ романы Оруэлла.«Дни в Бирме» – жесткое и насмешливое произведение о «белых колонизаторах» Востока, единых в чувстве превосходства над аборигенами, но разобщенных внутренне, измученных снобизмом и мелкими распрями. «Дочь священника» – увлекательная история о том, как простая случайность может изменить жизнь до неузнаваемости, превращая глубоко искреннюю Веру в простую привычку. «Да здравствует фикус!» и «Глотнуть воздуха» – очень разные, но равно остроумные романы, обыгрывающие тему столкновения яркой личности и убого-мещанских представлений о счастье. И, конечно же, непревзойденные «1984» и «Скотный Двор».

Джордж Оруэлл , Френсис Скотт Кэй Фицджеральд , Фрэнсис Скотт Фицджеральд , Этель Войнич , Этель Лилиан Войнич

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги

Марсианин
Марсианин

Никто не мог предвидеть, что строго засекреченный научный эксперимент выйдет из-под контроля и группу туристов-лыжников внезапно перебросит в параллельную реальность. Сами туристы поначалу не заметили ничего странного. Тем более что вскоре наткнулись в заснеженной тайге на уютный дом, где их приютил гостеприимный хозяин. Все вроде бы нормально, хозяин вполне продвинутый, у него есть ноутбук с выходом во Всемирную паутину, вот только паутина эта какая-то неправильная и информацию она содержит нелепую. Только представьте: в ней сообщается, что СССР развалился в 1991 году! Что за чушь?! Ведь среди туристов – Владимир по прозвищу Марсианин. Да-да, тот самый, который недавно установил советский флаг на Красной планете, окончательно растоптав последние амбиции заокеанской экс-сверхдержавы…

Александр Богатырёв , Александр Казанцев , Клиффорд Дональд Саймак , Энди Вейер , Энди Вейр

Фантастика / Боевая фантастика / Космическая фантастика / Попаданцы / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Анекдот как жанр русской словесности
Анекдот как жанр русской словесности

Судьба у русского анекдота крайне сложная и даже истинно драматическая. Целые столетия его упорно старались не замечать, фактически игнорировали, и это касается и народного анекдота, и анекдота литературного. Анекдот как жанр не существовал.Ефим Курганов, автор нескольких книг по теории и истории литературного анекдота, впервые в филологической науке выстраивает родословную русского анекдота, показывает, как этот жанр расцветал в творчестве Пушкина, Гоголя, Лескова, Чехова, Довлатова. Анекдот становится не просто художественным механизмом отдельных произведений, но формирует целую образную систему авторов, определяет их повествовательную манеру (или его манеру рассказа). Чтение книги превращается в захватывающий исследовательский экскурс по следам анекдота в русской литературе, в котором читатель знакомится с редкими сокровищами литературных анекдотов, собранных автором.Входит в топ-50 книг 2015 года по версии «НГ–Ex Libris».

Ефим Яковлевич Курганов

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное