Читаем Хорошие плохие книги полностью

Не думаю, что подобное изложение содержания книги мистера Комфорта несправедливо. И еще, полагаю, существен тот факт, что эта история о немецком враче написана англичанином. Аргумент, который лежит в подтексте всей книги, а порой и прямо высказывается и который состоит в том, что почти нет разницы между Британией и Германией, что преследования по политическим мотивам одинаково суровы и там, и тут, а те, кто борется против нацистов, в конце концов скатываются на их же позиции, был бы более убедителен, если бы исходил от немца. В стране около шестидесяти тысяч беженцев из Германии, и их было бы на сотни тысяч больше, если бы мы позорно не сдерживали их поток. Зачем они едут сюда, если, по существу, нет разницы между общественной атмосферой обеих стран? И многие ли из них захотели вернуться обратно? Они «проголосовали ногами», по выражению Ленина. Как я уже сказал ранее, сравнительная «кротость» англоговорящей цивилизации обусловлена деньгами и безопасностью, но это не значит, что различий нет. Давайте признаем для начала, что некоторое различие существует, что очень большое значение имеет, кто победит, и что убедительность обычных сиюминутных доводов в пользу пацифизма стремится к нулю. Можно быть откровенно настроенным пронацистски, не прикрываясь пацифизмом, – и такие настроения весьма распространены, хотя мало кто в нашей стране найдет в себе мужество признать это, – но можно лишь притвориться, будто нацизм и капиталистическая демократия – это Труляля и Траляля, а также, что любой террор, начиная с разгрома июньского восстания 1848 года в Париже, и все последующие зачеркиваются точно такими же событиями в Англии. На практике это придется делать, прибегая к выборочности и преувеличениям. Мистер Комфорт на самом деле утверждает, будто все «трудные случаи» типичны. Страдания этого немецкого доктора в так называемой демократической стране столь ужасны, хочет сказать он, что исключают какое бы то ни было моральное оправдание борьбы против фашизма. Следует, однако, сохранять чувство пропорции. Прежде чем поднимать шум по поводу того, что на две тысячи интернированных приходится всего восемнадцать параш, следует вспомнить, что случилось за последние несколько лет в Польше, Испании, Чехословакии и т. д. и т. п. Если зациклиться на формуле «те, кто борется против фашизма, сами становятся фашистами», это приведет к откровенной фальсификации. Например, неправда, что, как утверждает мистер Комфорт, существует широко распространенная шпиономания, и предубеждение против иностранцев растет по мере того, как война набирает силу. Предвзятое отношение к иностранцам, которое было одним из факторов, сделавших возможным интернирование беженцев, сильно ослабело, немцам и итальянцам теперь позволено занимать рабочие места, запретные для них в мирное время. Неправда также, что, как он открыто заявляет, единственным отличием политических преследований в Англии от политических преследований в Германии является то, что в Англии о них никто не слышит. А также неправда то, что все зло в нашей жизни проистекает от войн или подготовки к войнам. «Я знаю, – говорит он, – что англичане, так же как немцы, никогда не были счастливы с тех пор, как поверили в перевооружение». А были ли они так уж счастливы до этого? С другой стороны, разве не правда, что перевооружение, сократив безработицу, сделало англичан хоть немного счастливее? Исходя из собственных наблюдений, я бы сказал, что в общем и целом война как таковая сделала англичан чуточку счастливее, и это вовсе не аргумент в пользу войны, этот факт просто кое-что говорит нам о природе так называемого мира.

Дело в том, что обычный аргумент в пользу пацифизма, утверждение, будто нацистов можно победить успешней, не сопротивляясь им, не выдерживает испытания временем. Если вы не сопротивляетесь нацистам, вы помогаете им, и вам придется это признать. И придется придумать более долгосрочно действующий аргумент в пользу пацифизма. Вы можете, конечно, сказать: «Да, я знаю, что помогаю Гитлеру, но делаю это осознанно. Пусть он победит Британию, СССР и Америку. Пусть нацисты будут править миром – в конце концов, они переродятся во что-нибудь другое». Во всяком случае, такая позиция будет логичной. Она нацелена на историческую перспективу, выходящую за рамки наших собственных жизней. Что нелогично, так это идея, будто все в нашем саду будет прекрасно, стоит лишь нам прекратить ожесточенную борьбу, и что отвечать ударом на удар – это именно то, чего ждут от нас нацисты. Чего Гитлер боится больше: P. P. U.[69] или R. A. F.?[70] На подавление какой из этих организаций он бросает больше сил? Старается ли он вовлечь Америку в войну или предотвратить ее вступление в нее? Будет ли он сильно встревожен, если русские завтра прекратят борьбу? В конце концов, история последнего десятилетия дает основания предположить, что Гитлер имеет весьма трезвое представление о собственных интересах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Оруэлл, Джордж. Сборники

Все романы в одном томе
Все романы в одном томе

В этот сборник – впервые на русском языке – включены ВСЕ романы Оруэлла.«Дни в Бирме» – жесткое и насмешливое произведение о «белых колонизаторах» Востока, единых в чувстве превосходства над аборигенами, но разобщенных внутренне, измученных снобизмом и мелкими распрями. «Дочь священника» – увлекательная история о том, как простая случайность может изменить жизнь до неузнаваемости, превращая глубоко искреннюю Веру в простую привычку. «Да здравствует фикус!» и «Глотнуть воздуха» – очень разные, но равно остроумные романы, обыгрывающие тему столкновения яркой личности и убого-мещанских представлений о счастье. И, конечно же, непревзойденные «1984» и «Скотный Двор».

Джордж Оруэлл , Френсис Скотт Кэй Фицджеральд , Фрэнсис Скотт Фицджеральд , Этель Войнич , Этель Лилиан Войнич

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги

Марсианин
Марсианин

Никто не мог предвидеть, что строго засекреченный научный эксперимент выйдет из-под контроля и группу туристов-лыжников внезапно перебросит в параллельную реальность. Сами туристы поначалу не заметили ничего странного. Тем более что вскоре наткнулись в заснеженной тайге на уютный дом, где их приютил гостеприимный хозяин. Все вроде бы нормально, хозяин вполне продвинутый, у него есть ноутбук с выходом во Всемирную паутину, вот только паутина эта какая-то неправильная и информацию она содержит нелепую. Только представьте: в ней сообщается, что СССР развалился в 1991 году! Что за чушь?! Ведь среди туристов – Владимир по прозвищу Марсианин. Да-да, тот самый, который недавно установил советский флаг на Красной планете, окончательно растоптав последние амбиции заокеанской экс-сверхдержавы…

Александр Богатырёв , Александр Казанцев , Клиффорд Дональд Саймак , Энди Вейер , Энди Вейр

Фантастика / Боевая фантастика / Космическая фантастика / Попаданцы / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Анекдот как жанр русской словесности
Анекдот как жанр русской словесности

Судьба у русского анекдота крайне сложная и даже истинно драматическая. Целые столетия его упорно старались не замечать, фактически игнорировали, и это касается и народного анекдота, и анекдота литературного. Анекдот как жанр не существовал.Ефим Курганов, автор нескольких книг по теории и истории литературного анекдота, впервые в филологической науке выстраивает родословную русского анекдота, показывает, как этот жанр расцветал в творчестве Пушкина, Гоголя, Лескова, Чехова, Довлатова. Анекдот становится не просто художественным механизмом отдельных произведений, но формирует целую образную систему авторов, определяет их повествовательную манеру (или его манеру рассказа). Чтение книги превращается в захватывающий исследовательский экскурс по следам анекдота в русской литературе, в котором читатель знакомится с редкими сокровищами литературных анекдотов, собранных автором.Входит в топ-50 книг 2015 года по версии «НГ–Ex Libris».

Ефим Яковлевич Курганов

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное