Хорошие плохие книги

В былые времена юмористические открытки могли вливаться в центральный поток литературы, и шутки, мало отличающиеся от макгилловских, могли звучать между убийствами в шекспировских трагедиях. Теперь такое невозможно, и целый сегмент юмора, неотъемлемый от нашей литературы до 1800 года или около того, истощился до этих грубо нарисованных открыток, влачащих полулегальное существование в витринах дешевых магазинов канцелярских принадлежностей. Тот уголок человеческой души, от имени которого они говорят, легко может проявлять себя в гораздо худших формах, так что с этой точки зрения мне было бы жаль, если бы они исчезли.

«Горизонт». Сентябрь, 1941; Cr. E., D. D., O. R., C. E.

Ни одного

Мистер Марри[66] когда-то сказал, что произведения лучших писателей-модернистов, Джойса, Элиота и других, демонстрируют невозможность великого искусства в такие времена, как нынешние, а с тех пор мы продвинулись еще дальше и оказались во времени, когда любая радость от литературного творчества и даже само понятие сочинения истории ради чистого удовольствия становятся невозможными. Любое сочинительство в наши дни – пропаганда. Поэтому, если я рассматриваю роман мистера Комфорта как трактат, я делаю лишь то, что уже сделал он сам. Если учесть, что представляют собой романы в настоящее время, то это хороший роман, но мотив к его написанию – совсем не то, что сочли бы побудительным импульсом для писателя Троллоп или Бальзак, или даже Толстой. Этот роман написан с целью донести до нас «послание» пацифизма, и именно чтобы соответствовать этому «посланию», придуманы основные события. Думаю, оправданно также и мое предположение, что роман автобиографичен, не в том смысле, что происходящее в нем действительно имело место, а в том, что автор отождествляет себя с героем, считает его заслуживающим расположения и солидарен с чувствами, которые тот выражает.

Вот краткий конспект сюжета. Молодой врач-немец, который два года находился в Швейцарии на реабилитации, возвращается в Кельн незадолго до мюнхенских событий и обнаруживает, что его жена помогает противникам войны покинуть страну, вследствие чего над ней нависла угроза ареста. Им удается сбежать в Голландию как раз вовремя, чтобы спастись от погромов, которые последовали за убийством фом Рата[67]. Отчасти случайно они попадают в Англию, по дороге доктора серьезно ранят. После выздоровления ему удается найти работу в больнице, но, как только разражается война, он как иностранец предстает перед трибуналом, и его зачисляют в категорию «b» иностранцев, в надежности которых нет полной уверенности. Причиной послужило его заявление о том, что он не будет сражаться против нацистов, основанное на убеждении, что лучше «победить Гитлера любовью». Когда его спрашивают, почему он не остался в Германии и не попробовал победить Гитлера любовью там, он признается, что ответа на этот вопрос у него нет. В панике, поднявшейся после вторжения гитлеровцев в Нидерланды, его арестовывают – это случается через несколько минут после того, как его жена родила, – и надолго заключают в концентрационный лагерь, где он лишен всякой связи с женой и где условия жизни – грязь, теснота и т. п. – ничем не лучше, чем в Германии. В конце концов его загоняют на «Арандору стар» (название судна, разумеется, в романе изменено[68]), он тонет, его спасают и помещают в другой лагерь, чуть получше. Когда он наконец оказывается на свободе и связывается с женой, выясняется, что она все это время тоже находилась в лагере, где их ребенок умер от недоедания и отсутствия ухода. Книга кончается тем, что супруги решают отплыть в Америку в надежде, что до нее военная лихорадка не доберется.

Прежде чем задуматься о смысле рассказанной истории, задумайтесь над несколькими фактами, которые лежат в основе структуры современного общества и которые, если некритически воспринимать пацифистское «послание», пришлось бы игнорировать.

(I) Цивилизация в основе своей покоится на принуждении. Держаться вместе граждан заставляет не полицейский, а добрая воля обыкновенных людей, но эта добрая воля бессильна, если не опирается на поддержку полиции. Любое правительство, которое отказывается использовать силу для собственной защиты, почти моментально прекратит свое существование, ибо будет свергнуто какой-нибудь группой людей, или даже одним человеком, которые окажутся менее щепетильными. Объективно любой, кто не на стороне полиции, оказывается на стороне преступников и наоборот. Покуда британский пацифизм препятствует военным усилиям британцев, он находится на стороне нацистов, а немецкий пацифизм, если таковой существует, – на стороне Британии и СССР. Поскольку пацифисты располагают большей свободой действий в странах, где еще сохранились остатки демократии, пацифизм действует против демократии более эффективно, чем в ее защиту. Таким образом, объективно пацифизм – явление пронацистское.