Хороший братец – мертвый братец

– Разогнуться не могу, – торопливо проговорил Сныч. – А у него ноги в педалях застряли. Подсоби.

Лом неторопливо забрался в «запорожец», нагнулся и небрежно подхватил старичкову ногу.

– А ну, взяли!

Неладное он почуял сразу же и мгновенно отдернул руку. Но на ней словно гиря повисла. Лом рванулся, но прилипшая к его левой кисти нога покойника, тяжелая, как колода, едва приподнялась и зацепилась за выступ в полу. Лом уперся свободной правой в рулевое колесо и дернул изо всех сил. Раз, другой… Затем нагнулся и попытался рассмотреть, что там такое. Потом перевел глаза на Сныча, державшего старичка под мышки.

– Брось его!

– Лом… не могу. Он, паскуда…

Слушать дальше Лом не стал. Выхватив ТТ из бокового кармана куртки, он приставил ствол к груди трупа и нажал спуск. Он не успел услышать ни грохота выстрела, ни того, как стукнула в ветровое стекло выброшенная гильза, потому что ему стало так плохо, будто пуля вошла не в мертвого старикашку, а в него самого. Лому показалось, словно внутри у него разорвалась бомба, начиненная страхом и болью. Сердце заклинило, и оно часто-часто трепыхалось, с трудом качая кровь судорожно напряженными стенками. Еще немного, и совсем остановится…

Когда Лом пришел в себя и слегка отдышался, то услышал, как где-то рядом скулит Сныч. Лом рванул левую руку, но гиря на ней, казалось, стала еще тяжелее, чем прежде. Он нашарил выпавший пистолет, однако тут же отказался от мелькнувшей у него идеи отсечь ногу мертвеца несколькими выстрелами. Дурных нема рисковать. Можно и самому копыта отбросить от шока.

– Сныч, иуда, – позвал он.

– Помираю…

– Что это за гадство?

– Хана нам, Лом, – простонал Сныч. – Залетели по-черному.

– Не скули. Говори прямо.

– Липун это. Пиявка… Из людей все соки высасывает.

– Врешь.

– Не леплю я, Лом. Бабка меня в детстве стращала, а я-то думал – сказки.

Сныч сам не понимал, зачем ляпнул про сказки. Раз баба Варя говорила, что липуны существуют, то так оно и есть. Баба Варя ни разу в жизни не соврала. К тому же Сныч-то видел, что и Лом – пахан, маститый блатняк – напуган не меньше его. Какие уж тут сказки!

– Ладно, вылезаем, – прохрипел Лом. – А там поглядим, что и как.

Несколькими отчаянными рывками они выволокли мертвеца из «запорожца» и повалились на дорогу. Немного передохнув, Лом приподнялся и сел на корточки в ногах трупа, прихваченный за левую руку, как волк капканом. Сныч лежал на земле справа от мертвяка, опустив голову ему на грудь, – отодвинуться дальше он не мог.

– Сныч, падла, подъем!

Сныч заерзал и попытался встать. Наконец ему удалось подняться на колени и опереться обеими руками на подмышки липуна. Лом на корточках подобрался к нему, размахнулся правой от плеча и наотмашь двинул Снычу по сопатке.

– Это тебе аванс!

Сныч всхлипнул, помотал башкой, оправляясь от удара, и проговорил плаксиво:

– Лом, а че было делать-то, в нáтуре?..

– Ладно, потом сквитаемся. Что там бабка твоя квакала – как от него освободиться?

– Говорила, надо это… лапку сушеную… Этого, как его… ухвача.

– Нету лапки. Еще что?

– Заговор есть. Типа, за синей горой, под черной норой… че-то там такое… в лесу зеленом, в бору… хер его знает, каком… каленом, что ли… аминь. Не помню.

– Освежить память? – спросил Лом, замахиваясь, но так и замер с поднятой рукой: – Арба!

Сныч, не поднимая головы, робко повернулся к нему:

– Чего?

Лом вглядывался в темноту. Там, далеко в глубине леса, где и дорогу-то уже не различишь, мерцала, приближаясь, тусклая звездочка.

– Все равно не остановят, – прошептал Сныч.

– Аврал! Поднимай его. Загородим дорогу, – приказал Лом.

Сныч с Ломом разом подхватили мертвеца, как железнодорожные рабочие шпалу, – откуда только силы взялись? – пронесли несколько шагов, опустили на дорогу поперек колеи и принялись ждать.

Машина остановилась метрах в десяти от них. Ярко сияли фары, скрывая подъехавших за слепящим ореолом, – словно на дороге стояла не старая лайба, как определил Лом по стуку движка, а летающая тарелка, чудом спустившаяся с небес.

– Эй, мужики, дайте проехать? – попросил из сияния неуверенный голос.

– Друг, – крикнул Лом, заслоняя глаза ладонью, – помоги!

– Что тут у вас?

– Сам, что ль, не видишь! Товарищу плохо. Не оставь, пособи!

– Товарищ? – вмешался в разговор другой голос из сияния, грубый и напористый. – А ты, часом, не полечил топором товарища-то?

– Ты что, друг! – как можно убедительнее прохрипел Лом. – Хлебом клянусь…

– Лом, я вспомнил! Век воли не видать, вспомнил! – шепотом, чтобы не слышали проезжие, прошипел Сныч. – Солью, солью его отцепляют, как простую пиявку. Он соли не выносит.

– Слышь, Петр, может, они правду говорят, – проговорил из-за сияния неуверенный голос. – Надо помочь бы людям.

– На рожи взгляни. Ишь, нашел людей, – оборвал его грубый. – И хрен их объедешь. Подлесок вон какой густой. Рули назад.

– Друг, постой! – крикнул Лом. – Хоть соли-то брось!

– Соли? Чудеса, уха-муха, – удивился грубый голос. – Людоед какой нынче привередливый пошел… А горчицы тебе не охота? Нет уж, жри товарища своего так, несоленого. Поехали, Леха.