Хороший братец – мертвый братец

– Вечер уже настал, когда выяснилось. Говори не говори, ничего не поправишь. Да мы и не знали точно, попали неявленные на сковороду аль нет. А с утра…

– А что с утра? – спросил Иван.

– Те опять заявились, – сказал Макарыч. – Трактор пригнали. Я про грибы мигом забыл. Смекаю, как сопротивление будем оказывать. И тут гляжу, ты из-за бугра шкандыбаешь. Перекорежило тебя – страсть. Меня оторопь взяла: как это, думаю, Ванька в себе такое чудище воспитал?

– Как же ты меня узнал? – спросил Иван.

– Я тебя в любом облике различу. По походке. Знаешь ли, как ходишь? На каждом шагу словно спотыкаешься. Кому другому, может, и не заметно, но я-то за целую жизнь пригляделся. Так вот, ты, когда к джипу ковылял, сразу всеми четырьмя лапами спотыкался. И след за тобой, как за трактором. Это ты когтями землю выворачивал. Подошел, голову с высоты пригнул да как зашипел. Чисто Змей Горыныч. Хвостом забил из стороны в сторону, потом зубами радиатор ухватил и стал мотать машинку, как кот мыша. Бросил, рыкнул еще разок и к трактору заковылял. Те-то мигом юркнули в свой джип покореженный, и только их и видели. А ты трактор рвать пустился. Бок ему разодрал, пошипел и удалился. Уж я тебе кричал, кричал. Даже не оглянулся. Я говорю Сереге, племяшу: «Это тебе не Тверь. Тут сам видишь, какие события происходят». Но молодых разве проймешь? «А ты не думаешь, дядя Петя, – спрашивает, – что это просто после грибов коллективная галлюцинация?» Я, честно говоря, сам тоже гадал: то ли грибки на нас всех подействовали, морок навели, то ли ты, Ваня, яиц наглотался. До сих пор сомневаюсь…

– Ну а сейчас? – спросил Иван. – Сейчас я, скажи, каков?

– Каков есть, – сказал Макарыч. – Я пришел не внешность твою судить, а выразить благодарность от всей нашей общественности. Спасибо тебе, Ваня.

Уходя, попятился. Счел неуважением к Ивану спиной повернуться.

– Не буду тебя, Иван Федосеич, более беспокоить. Отдыхай.

Бороду огладил, ушел, а Ивану не до отдыха. Рассказ Макарыча ровным счетом ничего не менял. Грибы грибами, а кочеток – совсем другое дело. Маялся он, маялся и наконец забылся. Очнулся в Марьиной развалюхе. Лежал на кровати, укрытый лоскутным одеялом, а Марья у изголовья сидела.

– Что такое? – спросил Иван.

– Занемог ты, Ваня. Теперь на поправку пошел.

Потер Иван заросшую щетиной щеку – и как осенило его. Вспомнил все разом. Какие рожи на него из зеркала глядели. И как по лесу бродил. И как под звездным небом стоял. Как гостей непрошеных изгонял. Проник все же в него кочеток. Большой, не малый.

Как же жив остался? И каков он сейчас? Неужто то же чудище?

– Все позади, – Марья улыбнулась. – Ни о чем не волнуйся.

А Ивана жуть не оставляла. Лежать не мог. Сел, ноги на пол спустил. Поглядел: две ноги. Две. И не когти на пальцах, а ногти обычные. Желтые, кривые, один вовсе черный, но человеческие.

– Ну хорошо, – Марья сказала, – раз не лежится, пойдем в сад.

Одно хорошо в Марьиной хибаре – большой при ней сад, давно заброшенный, правда, и совсем одичавший. Но какой ни на есть, а сад. Сели они на скамеечке. Тепло, но небо хмурое.

– Разве это сад! – сказала Марья. – Вот у нас сады…

– Где это у нас?

– Хоть где – и в Чирчике, и в Бухаре. Я в детстве в Бухаре жила. Виноград прямо с лозы рвали. А урюк, персики, гранаты… И солнце. Без солнца, Ваня, очень тоскливо.

Иван разговор на другую тему перевел.

– Маша, скажи лучше, как ты меня вылечила.

Марья замялась.

– Может, лучше тебе не знать?

– Надо. Успокоиться не смогу.

– Ладно. – Она помолчала. – Меня, Ваня, бабушка одна ворожить научила.

– Ты ведьма?!

– Выходит, что так…

У Ивана это в голове не укладывалось.

– Вот, значит, о чем ты с Кочергой-то толковала! Она ведь тоже… Да нет, не верю! Шутишь ты, Марья.

– Какая из Меланьи ведьма? – засмеялась Марья. – Старушка она, память потерявшая… Я с ней о хозяйских делах. Хотела кое-что из живности приобрести… У меня-то пока ничего нет.

– Ага, понимаю. Кочетка, значит, ведовством извела.

– Нет, мне такое не под силу. Я на него Сокола напустила.

– Где же он?

– А в курятнике. Хочешь, покажу?

Встала и направилась к полуразваленной клети.

У Ивана голова кругом пошла. Не попасть бы из огня в полымя. Жена новая – домовитая, смирная, ласковая – ведуньей оказалась. И Сокола какого-то при себе держит… Это насколько же лютая должна быть птица, чтобы кочетка победить! Выведет Марья сейчас из сараюшки юдо железное, крылатое, когтистое… Может, Сокол кочетка пострашнее.

Дверь трухлявая стукнула, Марья из клети вышла.

Передник ситцевый подобрала, рукой придерживает, несет в нем нечто малое. Подошла к Ивану.

– Вот он сам.

Раскрыла передник, а там – желтый комочек. Копошится, пищит…

– Это же цыпленок!

– Он и есть Сокол против кочетка.

– Да ну?! Не верится…

– Не сомневайся, Ваня. Если секрет знать, то дело нехитрое. Берут его от наседки и сначала три дня рубленым крутым яйцом выкармливают, чтобы мощь пробудилась. Затем день – пшеничным зерном, чтобы мощь в рост пошла. Напоследок надо дать ему просяное зернышко. Одно-единственное… И тогда против него никакой кочеток не устоит.