Хороший братец – мертвый братец

«Чудеса, – подумал Иван. – Баба и цыпленок от кочетка избавили! Смех. А я-то думал…»

Он испытывал огромное облегчение. Страхи, терзания, сомнения остались позади, как страшный сон. Но где-то в самой глубине души таилось смутное сожаление.

О чем грустил он? Неужели о злой нелюдской сущности, с которой на краткий миг соприкоснулся? Сущности, что разрушала дряхлеющее Иваново тело, но одновременно наделила его необоримой силой, сокрушающей любого врага, о которой мечтает, наверное, каждый.

Или жаль было тайны, которая едва начала перед ним приоткрываться.

«Жизнь-то прошла, а не суждено, выходит, узнать, как все оно устроено…»

Марья понимала, видно, о чем он думает.

Нет, ни капельки не похожа она была на ведьму. Светлое платьице, фартучек – опрятные, чисто выстиранные, выглаженные. Волосы седые гладко назад зачесаны. Кожа чистая, а щечки хоть и в складочках, но румяные. И глаза голубые улыбались из морщинок ласково:

– Не горюй, Ваня. Скоро узнаешь…

Охота с кукуем

– Дед, ты дохлый, что ли? – спросил из темноты тот, что сидел сзади.

– Это я-то?

Старикашка за рулем повернулся ко второму попутчику, который неподвижно высился на переднем пассажирском сиденье, упираясь головой в крышу «запорожца», и походил в полутьме на каменный монумент:

– Парень, скажи-ка ему, побывшийся я али живой…

Монумент не отозвался и даже не шевельнулся.

– А чего ползешь, как на похоронах? – язвительно продолжал задний.

– Погляди, дорога какая…

Фары едва освещали ухабистую колею, почти заросшую травой. Черный лес по краям узкой просеки хлестал ветками в окна, царапал борта машины.

– Что ж по запутью-то поперся? – спросил сидящий сзади. – Катил бы себе по асфальту.

– Это тебе пень да колода, а нам путь да дорога, – сказал старикашка. – Короче здесь выходит. Да и ехать всего ничего осталось. До шоссейки рукой подать. Вот проедем сухую сосну… Если, конечно, доедем…

– Вот-вот, – подхватил задний. – Если доедешь… Ты, деда, не трухаешь?

– Мне-то чего опасаться?

– Тебя разве маманя не учила: не сажай в машину чужих дядей? Особенно ночью да в глухомани…

– А-а-а-а, вот ты о чем, – протянул старикашка. – Тебя, парень, как кличут?

– Снычом.

– А отец с матерью как прозвали?

– Васькой.

– Вот ты, Вася, смекни, отчего я вас везу.

– Чего тут кумекать? – хохотнул Сныч. – Мышей ловишь.

– Твоя правда, Вася, – проскрипел старикашка. – Ловлю. Волка ноги кормят.

– Вот ты и пролетел, старый. С нас ничего не возьмешь… Мы люди не местные, бедные, – заунывно прохныкал Сныч, изображая вагонного попрошайку.

– С каждого, пока жив, найдется что взять, – пробормотал старикашка.

Сныч аж взвизгнул от восторга.

– Слышь, Лом, – крикнул он сидящему впереди товарищу. – Дед нас на гоп-стоп брать задумал!

Лом заворочался, достал курево и чиркнул спичкой. Огонек на миг осветил массивные надбровные дуги, запавшие глаза и мощные, как у орангутанга, челюсти. Лом глубоко затянулся, пряча сигарету в кулаке, и промолчал.

– Дед, а дед, а что, если мы и сами люди лихие? – спросил Сныч. – Ну вроде тебя…

– Вы-то? – захихикал старик. – Да я лихих за версту вижу.

Сныч засопел.

– Чуешь, Лом? – проговорил он негромко. – Бабай нас за фраеров держит.

Лом молча приспустил стекло на двери, выбросил в щель окурок и вновь окаменел в прежней позе.

– Так, значит, дед, не боишься? – угрюмо вопросил Сныч. – Да что ты про меня знаешь? Ты хоть подумал, что я с тобой сотворить могу? Говорят же: страшнее человека зверя нет.

– В лесу найдутся и пострашнее, – еле слышно просипел старикашка.

– Ишь, духарь! – оскорбился Сныч. – Еле-еле душа в теле, а тоже на понт берет. Ты лучше ходу прибавь.

– Э-э-э, парень, на кнуте далеко не уедешь, – пробормотал водитель.

– А это мы еще поглядим…

Сныч повозился немного на заднем сиденье и позвал:

– Дед, тормозни-ка. Отлить охота.

– Не место здесь останавливаться, – просипел старикашка. – Вот проедем… Потерпи. Час терпеть, век жить.

– Вот и терпи, коли жить хочешь. Стой, тебе говорят!

Старикашка вздохнул:

– Раз уж невмочь… Мне тоже не по нутру, когда с полным пузырем… Только смотри, лей поосторожней. Не то кукуй из леса за струйку дернет да к себе и утащит.

– Кукуй-то? – хмыкнул Сныч. – Руки ошпарит.

Старик только головой покачал. Он остановил машину посреди дороги, не глуша двигателя.

– Ну иди, побрызгай своим кипяточком. Да поживее.

– Это мы сейчас, – сказал Сныч.

Не вставая с сиденья, он протянул руки вперед и набросил на шею водителю удавку. Тот вроде задремал, склонившись к рулю, но петля на горле отбросила его назад. Старикашка захрипел и осекся, будто поперхнулся.

– Смотри-ка… живодристик… гриб сухой, а как фасонисто помирает, – с натугой проговорил Сныч, натягивая концы шнурка наподобие вожжей. – Корежится-то, корежится… Словно лярва на дискотеке.

Старик судорожно сучил ногами, пытаясь упереться в пол и выгнуться, чтобы ослабить силок. Педаль акселератора под его подошвой ушла вниз до отказа, и «запорожец» завыл на холостом ходу как стартующий авиалайнер.