Хороший братец – мертвый братец

И впрямь, похудела, побледнела, круги под глазами… Вижу, губит себя баба противоестественной семейной жизнью, а ничем помочь не могу. И ведь не садистка она – я точно знаю. Однажды, когда Фимка еще в человеческом обличье обретался, она после ссоры с ним не заметила в расстройстве, как клиентку поранила. Как это было, не знаю. Полина при расспросах начинала рыдать и на членораздельную речь становилась неспособна. Приходилось отпаивать валерьянкой. И ведь не из-за страха терзалась – боялась, дескать, клиентка в суд потащит. Нет, страдала от того, что кому-то боль причинила. А тут как заклинило.

Однажды звонит. Голосок звучный, звонкий:

– Приходи!

Неужто, думаю, супруг околел. Прихожу. Ведет она меня в бывший свой храм, а я с порога вижу, что Фимка как ни в чем не бывало в воде глаза пучит. Так с чего радость-то? Она мне на угол указывает, где прежде алтарь находился. Сам-то алтарный комод Полина на место вернула, но теперь на нем вместо богов и прочей святости стоит клетка, а в клетке сидит какая-то большая носатая птица.

– Ну как? – спрашивает Полина.

– Попугай вроде.

– А ты присмотрись.

– Нет, – говорю, – нет, нет и нет!

– А все-таки?

Ох, до смерти не хотелось, но пришлось признать – да, имелось сходство. Выпученные глаза. Клюв. И что-то этакое во внешности. Надменность, что ли. Важность глупая. Так что, выходит, еще один? Ну, Полина, думаю, это ж надо было угораздить – найти мужа, который на всех зверей похож. А она щебечет радостно:

– У нас как раз крабы закончились, иду в «Лапусик», захожу и вдруг слышу Фимкин голос: «Здорово, корова». Я думала, ослышалась. Испугалась даже: неужто дошла до того, что галлюцинации начинаются. А Фимкин голос опять: «Здорово, корова». Подняла глаза, а там, на верхней полке, он сам сидит на жердочке. Фимка. И главное, слова-то его, Фимкины. Он меня не раз коровой обзывал. Про внешность я даже не говорю. Он это, точно он.

– Выходит, один из них лишний? – спрашиваю. – Или у вас на Востоке, я читала, одна женщина может иметь много мужей зараз. Уж не решила ли ты целый зоопарк мужей завести? Там, глядишь, третий появится, четвертый… Как будешь разбираться, кто из них настоящий, а кто фиктивный?

– Легко, – говорит. – Я даже разбираться не стану. Зачем? Пусть оба живут. Если этот Фима, – кивает на осьминога, – то, значит, тот, – кивает на попугая, – не Фима, а просто обыкновенный попугай. А если тот – настоящий Фима, то, значит, этот – не Фима, а простой осьминог… Вот так у нас на Востоке решают. Про царя Соломона слыхала?

Я пальцем у виска покрутила, а она меня за руку тянет. В соседнюю комнату увела и шепотом:

– Попугай – никакой не Фимка под вопросом. Я это нарочно придумала. А сам Фимка пусть думает, что взаправду хочу попугая мужем объявить. Пускай помучается.

– Думаешь, будет ревновать?

– Не ручаюсь. А вот то, что его от супружества могут отстранить, а другого назначить, это для него – нож острый. Я его хорошо изучила, когда он еще в человеческом теле пребывал. Был случай, в фирме его из завотделов в простые сотрудники перевели, а злейшего Фимкина недруга над ним начальником поставили. Фимка от злости и обиды чуть с ума не сошел…

Кажется, она сама в ту сторону двинулась. Боюсь, до психушки недалеко. Жаль подругу до слез. Я ей напрямую сказала:

– Это не жизнь. Ты его мучаешь и сама мучаешься. Разойдитесь. Давно надо было, но раз тогда не успела, то сегодня-то зачем тянуть?

– А его я куда дену?

– Помнится, кто-то хотел кого-то в унитаз слить.

Она перепугалась:

– Ты что! На мужеубийство толкаешь. Я хоть вдовой и побывала, но, по крайней мере, не черной.

Я подумала немного.

– У тебя ведь какая цель была? Рассчитаться с ним, типа отомстить. Вот и отомсти. Приведи не попугая, а настоящего мужика. Пусть этот ревнует, пусть терзается в своем аквариуме. Да и ты, как говорится, будешь не в убытке…

Она оскорбилась:

– За кого меня принимаешь?! Я не шалава, чтоб от живого мужа гулять.

– Разведись. Что за счастье лаяться с нелюбимым. Особо если с ним и не полаешься по-настоящему.

– Как себе это представляешь? Приношу его в загс в полиэтиленовом пакете… Расторгните, пожалуйста, брак. А без развода, соломенной вдовушкой, жить не хочу. Спасибо, побывала уже во вдовах.

Я сама, кажется, не заметила, как втянулась в обсуждение Полинкиных семейных проблем. Хотя ее платоническое осьминожество не то что семейными делами, даже скотоложеством не назовешь. Наполовину в шутку, наполовину всерьез я предложила:

– Раз так, начните заново. Забудьте обиды, раздоры, старые счеты… Считайте, что смерть как бы обнулила все ваши прежние отношения. Можно сказать, очистила…

– А если я не хочу? Если я его разлюбила…

Я не стала ей говорить, что нечего тогда было тащить его домой. Оставила бы его в магазине, может, нашел бы он себе какую-нибудь осьминожицу… Такой совет она бы мне не простила. Ревнивица страшная. Сама не ам и другим не дам. И тут мне в голову пришел наконец-то довод, бюрократический, но здравый:

– Так вы уже в разводе. После Фимкиной смерти должны были автоматически развести. Штамп в паспорт поставили?