Хороший братец – мертвый братец

На этот раз полицейский внимательно посмотрел на Машу.

– Почему вы так решили?

– Вы же видите надпись «Детское мыло».

– Естественно, – сказал полицейский. – Как еще назвать, если оно специальное? В смысле, изготовлено специально для детей.

Он взял брикет в руки и внимательно изучил надписи на упаковке.

– Не вижу нарушений. Изготовитель указан, адрес, ГОСТ…

– Он надписи подделал! – закричала Маша.

– Кто? – спросил полицейский.

– Мой муж.

– Уверены? – спросил полицейский.

– Абсолютно! Я своего мужа знаю.

Во взгляде полицейского появилось выражение, отдаленно напоминающее участие.

– Давно выписались?

Маша не поняла:

– Откуда?

Он будто не слышал ее вопроса.

– Лекарства принимаете?

– Отправьте мыло на анализ. Я не сумасшедшая! – закричала Маша.

– Предположим. Где вы взяли эту «улику»?

– Купила в магазине.

– А при чем тут ваш муж?

– Бывший, – уточнила Маша. – Понимаете, он варит мыло…

– Ясно. Из детей? – иронически уточнил полицейский.

Пришлось выложить ему мыльную историю от начала до конца.

– Хм, – сказал полицейский, – богатое у вас воображение… Вот что, женщина, возвращайтесь спокойно домой, а мы сами разберемся. Оставьте, кстати, ваш адресок.

– В психушку сообщите?

Полицейский неопределенно покрутил головой.

– Вы знаете, сколько в России ежегодно пропадает детей?! – закричала Маша. – Сорок тысяч!

– Большинство из них находят, – уточнил полицейский.

– Почти тысячу не нашли! Пропали без следа. Что с ними стало?

– Разберемся, – повторил полицейский.

Нет, здесь ничего не добьешься! Маша встала и вышла. Улику она оставила на столе – пусть моется детьми, если захочет. Слезы жгли глаза. Ей представлялась пристройка в старой дедушкиной усадьбе и огромный закопченный котел, в котором вывариваются пропавшие дети. Нет, бесполезно искать мужа в дряхлой мыловарне. Он давно открыл современное производство. И очень может быть, даже выписывает сырье из-за границы. Конечно, не из Америки, где ежегодно пропадают четыреста шестьдесят тысяч детей. Там наверняка свои мыловары… А вот из Азии, скажем из Индии, вполне можно наладить поставку более ста тысяч головок в год…

Но ей никто никогда не поверит, она никогда ничего не сможет доказать. И главное – во всем виновата она, Маша. Если б тогда не уронила жалкий бабушкин обмылок, всего этого не случилось бы.

Предатель

В советское время я свой внутренний голос и пальцем тронуть не мог, потому что он стучал на меня в КГБ. Знаю это совершенно точно.

Как только КГБ упразднили и образовали ФСБ, он туда метнулся.

– Предлагаю, – говорит, – постоянное прослушивание такого-то… – называет мою фамилию. – Иными словами, круглосуточный мониторинг. На абсолютно добровольных и безвозмездных началах.

– А кто, – спрашивают, – ваш, так сказать, обладатель?

– Тот-то и тот-то.

Погнали его оттуда поганой метлой.

– Никому твой хозяин-дурак не нужен, чтобы за ним круглосуточный мониторинг устанавливать.

Он не успокоился. Начал по ночам в мою почту лазить, искал крамолу. Думал: мол, старый хрен не заметит… Я и вправду не замечал, пока он не прокололся. Забыл выключить компьютер. Я-то непременно выключаю на ночь, чтоб детали не изнашивались зря. А как только засек его шпионство, поставил пароль. Он тык-пык, а войти не может. Вот и шпионь теперь…

Я очень злорадствовал. А потом понял, что настало мое время. Теперь я с ним рассчитаюсь. Конечно, еще не помышлял о том, чтоб без опаски думать всякое, но ему-то теперь могу говорить что угодно. А вскоре и вовсе от него избавлюсь.

– Это невозможно, – он мне шепчет. – Я – это и есть ты. Ты просто ведешь с собой внутренний диалог. Слыхал когда-нибудь такой термин?

– Слыхал не слыхал, – говорю, – а насчет «невозможно» мы еще посмотрим.

Говорить любое, что только захочу, у меня вот так сразу, с бухты-барахты не очень-то получилось, и я решил отложить это дело на потом, а вот к экзекуции приступил немедленно. Вначале задумал завести его в лес и там бросить.

– Не хочешь ли, – спрашиваю однажды, – погулять?

– А что, – говорит, – можно.

Выехали мы на электричке на сорок пятый километр, где лес прямо от самой платформы начинается, пошли по просеке, а потом свернули в чащу. Его, видать, тревожные предчувствия одолевали, потому что он то и дело принимался бубнить:

– Не к добру это. Ох, не к добру…

– Заткнись, – говорю ему, – не порть прогулку.

Замолк. Только вздыхал тяжко. Мне даже стало немного его жаль.

– Послушай, – говорю, – расслабься наконец. Лучше вокруг посмотри. Красота-то какая!

Он и вправду принялся озираться. А мы как раз вышли на полянку не полянку, опушку не опушку, а на некое местечко в дебрях, куда словно Тунгусский метеорит свалился. Почва взрыта – бугры да ямы, сосны переломаны, перекорежены – лежат вповалку, корни из земли торчат, и повсюду одуванчики размером с розетку для варенья светятся… Тут в окрестностях немало таких мест.

Он, как одуванчики эти радиоактивные увидел, про дурные предчувствия даже и думать перестал.