Хороший, плохой, Рамси (СИ)

– Тогда выйди и сними там, где надел, – отрезает Джон, захлопывая тетрадь и потирая обложку большим пальцем.

Он сидит так немного, смотря в одну точку и только боковым зрением следя за Рамси, который, разумеется, и не думает двигаться с места. Ловит взгляд Призрака, опустившего уши и лениво следящего за ними обоими. И раздраженно откладывает тетрадь.

– Да что с тобой не так? – Джон поворачивается и смотрит не в глаза Рамси – на его ошейник.

Он как-то никогда внимательно не следил, как именно Робб застегивал его на шее Серого Ветра и как снимал, и игнорирует сопутствующие этому болезненные воспоминания. Это несложно, когда в голове чужим криком бьется перекрывающий их намертво ответ на заданный им вопрос.

– Зачем ты вообще его надел? Думаешь, что можешь… соблазнить меня этим? – Джон говорит устало, неуверенно берясь за внешнее кольцо и пропуская звенья между пальцев в поисках застежки. Это плохо, но его реакции ослабли, он чувствует себя таким опустошенным и не уверен, что еще ощущает злость и вообще что-либо, кроме усталости. В эту секунду, когда его волнует только то, как расстегнуть этот долбаный ошейник, ему плевать, кто такой Рамси Болтон и что он делал.

– Нет, – Джон нечаянно стягивает кольцо, шипы сладко давят, и Рамси нарочно шумно и горячо выдыхает, приоткрывая губы. Он смотрит в опущенные глаза Джона и знает, что тот чувствует его взгляд. – Но если ты можешь доверять мне, только когда…

– Я никогда не могу доверять тебе больше, – жестко говорит Джон, еще раз потягивая кольцо. Это опять выходит случайно и больше нервно, и рваный выдох качнувшегося Рамси обжигает кожу на его щеке. Игнорировать.

– Хорошо. Если ты можешь чувствовать себя спокойно, только когда контролируешь меня – я имею в виду, физически, – я согласен. Но я не хочу, чтобы ты все время думал, как еще себя обезопасить – так что просто держись за эту штуку. Тем более что это все, – Рамси слегка подается вперед, заставив Джона крепче сжать ошейник, – со мной тоже уже делали.

– Неужели на такого дерьмового человека нашелся кто-то еще хуже? – Джон не уверен, что это – то, что он почему-то делает, давая согревшимся звеньям скользить в слегка вспотевшей ладони, – хуже того, что делал Рамси, но, так или иначе, это ужасное дерьмо.

– Ты не спрашиваешь меня о методах воспитания моего отца, я не спрашиваю о методах твоего, – у Рамси слегка дергается край толстых губ.

Джон молчит. Почему-то он совсем не удивлен. Неприятные картинки мелькают в его голове до подташнивания, но ни одна из них совершенно точно не удивляет. Зато какие-то вещи становятся яснее. Или нет.

– Ты думал о том, что шипы могут проткнуть кожу? – Джон легкомысленно тянет цепочку еще, не думая о последствиях, о том, как ошейник все плотнее впивается в шею Рамси, и о том, что тот невольно склоняется еще ближе.

Джон еще помнит о Джейни, о Теоне, об этой Саре и остальных, но мысли о них так и отходят куда-то, теряясь в зимних тенях, их крики заглушает белый холод, и Джон не стремится сосредоточиться, вызывая в памяти их лица. Это ужасно, но они все так далеко. Они не помогут ему. Он один здесь – с Рамси, – и ему одному нужно что-то с этим сделать. И когда Джон думает об этом так, он неожиданно четко понимает, что дело вообще не в Джейни или Теоне. Дело только в его злости, а не в ее причинах. Потому что Рамси остается одним из самых дерьмовых людей, которых знает Джон – но он немного знал и Русе, отправившего его Робба на смерть, и Стира, готового вырезать ему глаза только за то, что он хотел сохранить жизнь своим людям, и Яноса Слинта, который хотел убить его, и Боуэна Марша, который убил. И себя самого. Но имело ли хоть когда-то значение, что они все сделали, какими людьми они были, когда ему нужно было подстроиться и выжить? Нет, всегда имело значение только то, что чувствовал Джон – и насколько долго он мог это сдерживать. Презрение – да. Отторжение – определенно. Желание убить – может быть. И по итогам они все мертвы, а он сейчас здесь. И все, что происходит в этот момент, – только между ним и Рамси. Не между законом и изуродованными мертвецами. Не между хорошим человеком и плохим. Между двумя голодными и замерзшими людьми, одного из которых переполняет злость. И если Рамси хочет, чтобы Джон пустил его ближе, если Рамси хочет этой злости – он может забрать всю. Джон еще чувствует себя ослабленным – и таким сильным, ощущая, как тяжелое дыхание касается щек и разогревает остывшие уже очаги ярости. Один из них точно переживет это, в конце концов.

– О да, я думал об этом. Не надел бы, если б не думал, – Рамси выдыхает ему в лицо. Слегка подает табаком, кофе и спермой.