Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской

Юдифь – «красивая видом и весьма привлекательная взором» молодая богатая вдова – славилась мудростью и скромностью. Случилась беда: Витилую – город, в котором она жила, – осадил могущественный и беспощадный воин Олоферн.

Народ завыл, объятый страхом,
[Главу покрыв] золой и прахом…

Александр Пушкин

Было решено сдаться. Юдифь возмутилась и придумала план – жестокий и хитроумный. Она украсила себя – не пожалела дорогих благовоний, роскошных драгоценностей, ярких одежд, чтобы прельстить «глаза мужчин». С большим риском Юдифь пробралась в лагерь врага, назвала себя пророчицей, пожелавшей предсказать удачное сражение. Олоферн очарован умом и прелестью и в честь неё устроил пир. «Он сильно желал сойтись с нею и обольстить, но в этот вечер он слишком много выпил, от вина и ласк он захмелел и крепко заснул». Юдифь взяла меч и отрубила ему голову, бросила в мешок и ночью вернулась в город: «Вот голова Олоферна, вождя ассирийского войска… Лицо моё прельстило Олоферна на погибель его, но он не сделал со мной постыдного и скверного греха!» Голову повесили на крепостной стене, войско ассирийцев в ужасе бежало. Юдифь тихо прожила в своём городе и покинула мир в 105 лет, окружённая вниманием, почётом, уважением.

Добродетель всё побеждает, но… подвиг ли убийство?! Многих художников тревожил этот вопрос. Образ Юдифи не давал покоя Боттичелли, Караваджо, Моцарту, Вивальди и многим-многим другим.

Рассвета проникла в шатёр бирюза.
Молили главы отсечённой глаза:

– Юдифь, руку я ведь направил твою,

Меня ты попрала в неравном бою.

Прощай же, Израиля ратная дочь,

Тебе не забыть Олоферна и ночь.

Анна Ахматова

Юдифь у Джорджоне печальна, смущена, растеряна: возможно ли простить себе ту ночь и обрести покой?! Джорджоне мучительно размышлял, а когда он думал, то любил играть на лютне. Он говорил, что видит музыку, ему нравилась идея – у каждой ноты свой цвет, его можно услышать: до – красный, ре – оранжевый, ми – жёлтый, фа – зелёный, соль – голубой, ля – синий, си – фиолетовый. Он соединял краски как мелодии, и музыка превращалась в живопись. Если вглядеться и вслушаться в образ его Юдифи, можно услышать страстную, нервную и мучительную мелодию – невыносимой тоски. Он рисовал музыку, которую слышал. В дружеских компаниях Джорджоне услаждал слух друзей игрой на лютне и пением – его музицирование называли божественным.

О нём говорили с уважением, недаром Джорджо Барбарелли прозвали Джорджоне – Большой Джорджо – за «внешний облик и величие духа». Конечно, он был странным человеком. Ему нравились дождь и туман, он не терпел людей в своей мастерской, был молчалив, ел и пил умеренно, был уверен, что частое общение с прекрасными женщинами вызывает немощь и дрожание рук. Но кто же не странен? Восхищал он современников благородством, честностью, трудолюбием и великим даром: «Венецианец Джорджоне превзошёл своих современников, он придаёт такую живость фигурам, что они кажутся живыми людьми». Он создал неведомую ранее смесь красок, настолько мягкую и выразительную, что под его кистью «плоть насыщалась свежей кровью». «Юдифь» была для него особенной картиной – он не показывал её даже близким друзьям, не хотел расставаться с ней, прятал её и берёг как тайну. В 1510 году в Венеции свирепствовала чума – Джорджоне погиб, его нашли мёртвым в мастерской. Все его вещи и картины выбросили – их должны были сжечь, но друзьям удалось спасти несколько работ, и среди спасённых была «Юдифь». Холст был чуть разорван, облик героини повреждён. Тициан, ученик и друг, решился подправить картину.