Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской

«Однажды во время минутной остановки на верхней площадке великолепной лестницы, – вспоминает сотрудник музея Владислав Глинка, – мы с одним коллегой наблюдали, как по тесовому настилу, на котором была разостлана ковровая дорожка, мерно плыл огромный ящик без крышки. Из ящика смотрело на нас улыбающееся лицо гудоновского Вольтера. Ящик был обхвачен канатом, и человек двадцать крепких моряков ловко несли его. Рядом стоял сотрудник Отдела Востока А. Я. Борисов, он тихо сказал: “Немцы уже бомбят московскую дорогу, и у старика есть реальные шансы никуда не доехать”. Старик насмешливо смотрел на нас: я всё ещё люблю жизнь, эту нелепую слабость; жизнь – это то, что люди получают, не выражая благодарности, пользуются без раздумья, передают другим в беспамятстве и теряют, сами того не замечая».

Восковая персона… С ней нужно было обращаться с большой осторожностью и почтением – она многое и многих видела.

В феврале 1725 года Растрелли получил по велению императрицы сделать по снятым слепкам восковую фигуру Петра Великого, чтобы сохранить его подлинный облик. В XVIII веке персоны «яко живые» были очень популярны, и мастеров-художников, умевших их достойно воплотить, ценили высоко. Карло Бартоломео Растрелли был именно таким мастером «в деле портретов из воску, которые похожи на живых». Он ещё при жизни Петра сделал его маску – «запечатлел лицо» и в скорбные для империи дни приступил к работе. Туловище, ноги и руки сделал из дерева, кисти рук, голову и ступни – из подкрашенного воска, детали соединил шарнирами. Для парика использовал собственные волосы Петра – во время жары летом 1722 года его постригли. Глаза были написаны на золотых пластинах по финифти живописцем Андреем Овсовым. Фигуру одели в камзол с серебряными узорами и вышитым орденом Андрея Первозванного – наряд, в котором Пётр короновал свою жену Екатерину I. На боку у Петра – кортик с эфесом из китайского аспида, а в левую руку вложен печатный лист Полтавской баталии. Выставили Персону в Кунсткамере, в кабинете Петра Великого. Прошло время, и Пётр обосновался в Эрмитаже. «Иногда, – говорили знающие, – статуя встаёт и бродит по ночному дворцу».

Эвакуировали Персону с почтением: её раздели, бережно отделили руки, ноги, голову, все восковые части упаковали в отдельный специальный ящик и проложили мягкой тканью. Великое счастье музейных работников – в неспешном прикосновении к прекрасным творениям прошлого, возможности остаться с ним наедине, всматриваться в их лица, пытаться понять, почувствовать их тайны.

Сохранились документы, хроника событий и дел:

«22 июня – перенос 40 картин под своды Особой кладовой. Шесть суток – на подготовку 500 тысяч единиц хранения для первого эшелона. 30 июня 1941 года – литературный эшелон – 22 вагона отправится в Свердловск. 422 ящика с 700 тысячами единиц хранения отправили во втором эшелоне – 23 вагона».

«Эрмитаж закрыт. В залах вместо посетителей выстраиваются ящики разных размеров. Картины начинают исчезать со стен, очищаются подвальные помещения – там устраивается бомбоубежище. Часть помещений будет использована для хранения коллекций. День простоял пасмурный, шёл дождь, погода не летняя, настроение не светлое», – писала в дневнике научный сотрудник Эрмитажа Мария Коноплёва 23 июня 1941 года. Орбели вспоминал: «Все принимали участие в упаковке, на еду и отдых тратили минимум времени – не более часа в сутки. Люди берегли каждую минуту, все мы спешили. Спать и отдыхать измученных людей приходилось отправлять особым приказом: всем нам Эрмитаж – дороже сил и здоровья».