Хоровод воды

Пить, по большому счету, и не хотелось. Никита сидит в баре провинциальной гостиницы, смотрит на длинный ряд бутылок. Они его не вдохновляют.

Как он здесь оказался? Ну, очевидно, по делу. Какие такие дела могут быть у торговца аквариумами в провинциальной гостинице? Понятия не имею, если честно. Может, решил сменить поставщика. Или по близости расположено знаменитое рыбное хозяйство, которое будет напрямую поставлять ему сомов? Неважно. Приехал – и приехал. По делу – и точка.

И вот, значит, приехал он по делу и сидит, весь такой потерянный, в баре, смотрит на бутылки и тут как раз и слышит голосок: Мужчина, сигареткой не угостите?

Поворачивается. Так и есть, ошибиться невозможно: провинциальная блядь. Одета как шлюха, накрашена как шлюха, ведет себя как шлюха – шлюха и есть.

– Я не курю, – говорит Никита, – и если вы здесь работаете, то это не ко мне.

– Я не работаю, я продаю, – говорит Оля и нагибается к его уху: – Я продаю секс.

– Честно говоря, – говорит Никита, – секс меня сегодня совершенно не интересует. Я бы спать пошел, да в самолете вырубился, проспал два часа, теперь бессонница. Хотите – так посидим?

– Давайте посидим, – соглашается Оля, – время раннее, у вас в Москве еще восьми вечера нет.

И вот, значит, сидят они вдвоем в пустом гостиничном баре и поначалу беседуют про всякую ерунду – смена часовых поясов, кто где бывал, чего в городе посмотреть, – беседуют, а Никита при этом рассматривает ее, довольно откровенно, не потому, что она ему нравится, а просто интересно, сколько ей лет, а спросить не решается. Губки такие припухлые, глазки большие, носик курносый. Фигура, похоже, так себе – неслучайно сначала села, а потом уже заговорила. Ноги, небось, коротковаты, а попа – великовата. По модельным меркам. Она же не знает, что мне как раз такие и нравятся. Чтобы как у Даши.

При мысли о Даше становится как-то совсем тоскливо. Чем-то она там без меня занимается, думает он. Может, в клуб пошла, подцепила себе молодого парня, танцует с ним? Со мной-то не потанцуешь, какой из меня танцор. Особенно в клубе.

– У меня подружка есть, на тебя похожая, – зачем-то говорит он Оле.

– А как она в постели? – оживляется Оля. – Хочешь сравнить?

– Не, не хочу, – говорит Никита и зачем-то начинает рассказывать этой незнакомой бабе про Дашу: мол, она моложе его почти на двадцать лет, в дочери годится, а иногда он вообще не понимает, что она говорит, – лексика совсем другая, лексика, то есть слова, но уверен – Даша его в самом деле любит, не из-за денег, деньги тут ни при чем, и не из-за статуса – статус это, ну… Я знаю, говорит Оля, а Никита продолжает и теперь уже рассказывает про Машу, как она много лет не может забеременеть, и сколько денег они потратили, а все без толку, а теперь она сидит в кресле, смотрит в темноту, все худеет и худеет, и больше он так не может. И тогда они заказали вторую бутылку водки, и Оля стала рассказывать, как она в школе подсела на иглу, попала на панель, потом залетела и ради ребенка слезла, да, слезла, хотя все говорят – невозможно, а вот и нет, вот и возможно, надо просто очень захотеть, правда, она и торчала недолго, ну и неважно, многие даже не пробуют, а она да, она завязала и теперь вот работает здесь, в отеле, не на трассе, это намного лучше, ведь на трассе дальнобойщики как забавляются: вываливают в пухе и машинном масле и заставляют бежать перед машиной, а если клиенту не понравилось, ножом кресты на грудях режут, ну, чтобы товар испортить, а сутенеры, наоборот, на бедрах, чтобы не видно было, но теперь она работает здесь, в отеле, и это большой социальный успех.

И когда Никита достает бумажник, Оля говорит: Слушай, дай мне денег, я все равно сегодня работать из-за тебя не смогу, – и Никита дает ей денег, даже больше, чем она просит, а потом идет в свой номер, напоследок зачем-то пьяно похлопав Олю по заднице, идет в свой номер, думает: Зачем я так нажрался? И вот ведь женщина, я бы не выдержал такого, и Даша бы не выдержала, про Машу я и не говорю. Вот они, коня на скаку, в горящую избу, – и чувствует к Оле простое человеческое уважение, и гордится тем, что чувствует только это простое человеческое уважение, а, скажем, не жалость, которая унижает человека, или там подленькое достоевски-подпольное желание спасти, и уж, разумеется, не испытывает никакого сексуального желания, хотя, наверное, при ее профессии это скорее плохой знак.

Потом Никита долго стоит под душем, мучительно трезвеет. Вытирается насухо, смотрит на часы – надо же, как быстро набрался! Достает мобильный, набирает Машин номер.

– Это ты? – всхлипывает Маша в трубку.

– Конечно, – отвечает Никита, – что случилось?

– А ты не можешь сейчас приехать? Завтра утром хотя бы?