Хосе Рисаль

Итак, бог Рисаля таков, что сказать о нем, в сущности, нечего. Человеку он предстает как нечто безликое, стоящее за предметами и явлениями мира, в которых он только угадывается. На место живого любящего бога ставится, как говорят католические теологи, унылый рок.

Относительно откровения Рисаль заявляет, что в нем отчетливо слышится голос человека, голос эпохи. «Я, — пишет Рисаль, — верю в откровение, но только в живое откровение природы, окружающей нас, в могучий голос — вечный, непрекращающийся, непогрешимый, ясный, отчетливый и универсальный, как и существо, от которого он исходит». И здесь вера в творца, но при этом отрицание его вмешательства в дела мира, которым правят естественные законы.

Как следствие не признает Рисаль и авторитета католической церкви; «Католическая церковь, — пишет он Пастельсу, — представляет собой институт более совершенный, чем другие, но институт человеческий, со всеми пороками, ошибками и недостатками, свойственными творениям человека. Она (эта церковь. — И. П.) более ученая, более ловко построенная, чем многие другие религии, поскольку она — прямая наследница наук, религии, политики и искусства Египта, Греции и Рима. Ее основания — в сердце народа, в фантазиях толпы, в женской любви». Отношение Рисаля к католической церкви не такое непримиримое, как у Вольтера (в одном из писем Рисаль говорит, что в вопросах религии Вольтер был слишком пристрастен), — для последнего она была «гадиной», для Рисаля же «гадина» не вся католическая церковь, а только монашеские ордены.

Такова суть ответов Рисаля Пастельсу. Не следует думать, что в общей картине спора Пастельс только обороняющаяся сторона и что его доводы выглядят жалкими в сравнении с доводами Рисаля. Провинциал иезуитов — опытный полемист, закаленный в спорах с еретиками. Он тонко выводит все нападки Рисаля на религию из его личных обид, и Рисалю приходится доказывать, что это не так; легко находит источники высказываний Рисаля. Отнюдь не отрицая разума, Пастельс восхваляет науку и требует лишь осветить ее «божественным светом»; соглашается, что у церкви есть много недостойных служителей, ловит Рисаля на неточностях и т. п. Но в главных вопросах он непримирим и утверждает, что без бога разум проституируется, свидетельство чего — французская революция, деятели которой «воздвигли статую богини разума, натурщицей же для нее послужила шлюха». Пастельс сознательно уклоняется от споров о политике, радуется, что Рисаль все же сохраняет веру в творца, и уговаривает его «сделать всего один шаг», приводя легенду о блудном сыне.

Рисаль этого шага не делает и в лоно церкви не возвращается. В последнем письме он заявляет, что предпочитает показаться невежливым, чем отказаться от своих убеждений. Это вызывает раздражение Пастельса, его заключительное послание не так убедительно, и почти все доводы в нем основываются на текстах из Священного писания, а как раз эти доводы Рисаль и не признает. Попытка вернуть в стадо «заблудшую овцу» не удается, переписка прекращается.

Ведя ожесточенный философско-богословский спор с Пастельсом, уделяя много времени предпринимательству, Рисаль осваивает еще одну сферу деятельности — педагогику. Будучи просветителем по своим убеждениям, он верит, что распространение образования само по себе способно изменить условия жизни. Он на себе познал все отрицательные последствия управляемой монахами системы просвещения, посвятив ей немало горьких страниц в «Злокачественной опухоли» и особенно в «Мятеже». На протяжении всей жизни он мечтает заняться педагогической деятельностью, чтобы на практике осуществить свои идеи.

Возможность применить их на практике представляется Рисалю только в Дапитане. Вначале он преподает вместе со своим бывшим учителем Франсиско де Паула Санчесом, а после его отъезда открывает свою школу, где собирает нескольких мальчиков и учит их испанскому и английскому языкам, математике, «а главное, я учу их вести себя как подобает мужчинам». Рисаль не берет плату за учебу, поскольку родители его учеников бедны. После отъезда Санчеса другой иезуит, уже упоминавшийся Обач, высказывает подозрение, что Рисаль сеет в юных сердцах не добрые семена, но плевелы, и школу закрывают.

В Дапитане же Рисаль — поначалу против воли — возобновляет медицинскую практику. Прежде всего он удаляет катаракту у приехавшей к нему матери, что у местных жителей вызывает потрясение: слепая становится зрячей. Сам Рисаль сердится: донья Теодора, ошеломленная удачным исходом операции, абсолютно не слушается сына. «Воодушевленная удачей, — жалуется он, — мама не слушается меня, сама встает, хлопочет по хозяйству, снимает повязку, а мне говорит, что ничего не будет. И вот результат — воспаление… Ее никто и ничто не может удержать, она читает, ходит на свету, трет глаза. Это же просто немыслимо! Теперь я понимаю, что врачам надо действительно запретить лечить членов своей семьи».