Хосе Рисаль

За Рисалем еще с Каламбы и Гонконга тянется слава врача-чудотворца, и больные приезжают к нему из многих стран, и все с записками: то от Басы, то от других соратников, то от родственников, То от колониальных чиновников. «Меня осаждают пациенты, — пишет Рисаль. — Принять их негде, оборудования почти никакого». Но отказать он не может. На вырученные от ведения плантационного хозяйства деньги он строит дом для приезжих больных, заказывает в Париже медицинское оборудование для глазной клиники и скоро получает несколько ящиков: линзы, искусственные глаза, необходимые приборы, в том числе микроскоп за 2000 франков. Все это стоит дорого, не говоря уже о пересылке, и ставший расчетливым Рисаль тяжело вздыхает: вряд ли расходы окупятся, ведь многие пациенты бедны — как с них потребуешь плату? Кое-кто пытается обмануть его: только что он сделал сложную операцию одной испанке, она жаловалась на бедность, и он взял с нее пять песо, а она потом всюду раструбила, как ловко обманула доверчивого доктора. Оказывается, она привезла с собой для уплаты доктору 200 песо, но не могла же она упустить возможность надуть его!

В целом он считает, что живет спокойно, размеренно, и так пишет о своей каждодневной жизни Блюментритту: «Опишу тебе, как мы живем. У меня три дома, один квадратный в плане, один шестиугольный и один восьмиугольный — все они сделаны из бамбука и пальмы нипа. В квадратном доме живут мама, сестра, Тринидад, мой племянник и я. В шестиугольном доме живут мои мальчики (ученики. — И. П.), в восьмиугольном — пациенты. Держу кур. Из моего дома слышно журчанье кристально чистого ручья — он бежит со скал. Виден пляж — у меня там две рыбацкие лодки типа каноэ. Много фруктовых деревьев. Есть кролики, собаки, кошки. Встаю рано, в 5 часов. Обхожу плантации, кормлю кур, бужу свой народ, отдаю распоряжения на день. В 7.30 завтрак — чай, булочки, сыр, сласти и т. д. Потом принимаю больных, которые приезжают ко мне. Затем надеваю костюм и на лодке отправляюсь в город, принимаю больных и там. Возвращаюсь в 12 и обедаю. После обеда — занятия с ребятами до четырех, а потом занимаюсь хозяйством. Вечерами — чтение и наука».

Судя по письму к Блюментритту — полная идиллия уединенной сельской жизни, судя по письмам к другим лицам, случаются и весьма драматические события. Рисаль знает, что за ним следят, и не только официальные лица, которым слежка вменена в обязанность, но и, так сказать, добровольцы. Как-то расчувствовавшись, дапитанский врач признается, что и он не без греха: следит и за Рисалем и за команданте. Это он написал в Манилу, что Рисаль не ходит к мессе, он же сообщил о непозволительной близости Карнисеро и Рисаля. Рисаль глубоко возмущен: он верит в благородство медицинской профессии, а тут врач добровольный доносчик. «Не позор ли это!» — восклицает ой в одном из писем, переданных с верной оказией.

Случаются вещи и похуже. Как-то вечером в ноябре 1893 года недавно назначенный команданте Ситхес сидит на веранде командансии (комендатуры) и вдруг замечает подозрительного человека, который, прячась за деревьями, пробирается в сторону Талисая, где находится поместье Рисаля. Команданте бросается было в погоню, но человек исчезает в сгущающихся сумерках. Команданте пожимает плечами и возвращается на веранду. Кто знает, может быть, ему только показалось, что человек ведет себя подозрительно…

Но наутро к нему приходит сам Рисаль и заявляет, что накануне вечером к нему явился человек, назвавшийся Пабло Меркадо и заявивший, что он родственник Рисаля, что его послали «друзья» и что он готов «передать все бумаги и вообще помочь осуществить любые планы». Манеры у незнакомца, по словам Рисаля, отталкивающие: тот курил без разрешения, без конца плевал в окно. Видимо, Рисаль сразу почувствовал, что перед ним провокатор, и выставил было его за дверь, но, поскольку было уже темно, все же разрешил незнакомцу остаться на ночь. Но утром он твердо предложил незнакомцу покинуть его дом и больше не появляться. Обо всем этом он и докладывает команданте.

Тот немедленно отряжает солдат, и скоро в командансию приводят подозрительного незнакомца. Выясняется, что его зовут Флоренсио Наманан, что вовсе он не родственник Рисаля, хотя имеет при себе его фотографию, — несомненно, для опознания. Задержанный ничуть не смущается, он лишь просит остаться с Ситхесом наедине. Просьба удовлетворяется, и тогда Наманан развязно сообщает команданте, что его послали монахи, августинцы-реколеты (босоногие августинцы), с поручением войти в доверие к Рисалю, получить компрометирующие документы, а за это его ждет приличное вознаграждение, причем задаток уже получен. Задержанный прозрачно намекает, что его миссия не сводится к этому — пусть команданте запросит Манилу.