Хосе Рисаль

Бедная Хосефина пытается попасть на прием к генерал-губернатору, но адъютант не пропускает ее: кто она такая, чтобы докучать его высокопревосходительству? Даже не жена Рисалю.

Но все это не самое серьезное. Смутные слухи о существовании разветвленной тайной организации, ставящей целью вооруженное восстание, циркулируют все упорнее. Вообще удивительно, как в течение четырех лет испанские власти не смогли раскрыть существование громадной организации, насчитывавшей до 30 тысяч членов. Их подводит собственное высокомерие: они не считают туземцев за людей. Вот те из них, кто имеет кое-какое образование, — те могут причинить неприятности: юристы, бизнесмены, вообще все масоны. А невежественные низы — ну на что они способны? Только на то, чтобы быть игрушкой в руках масонов. И всякий раз, когда осведомители сообщают, что в низах идет брожение, что они вроде бы создали тайную организацию, полицейские чины, презрительно поморщившись, откладывают донесения в долгий ящик, наложив резолюцию: «Рассмотрено (это означает: «мер не принимать»). Следить за илюстрадос». Два-три монаха тоже передают сведения, почерпнутые из исповедей прихожан: кое-кто участвует в тайных сборищах. Запрос властей: «А илюстрадос участвуют в этих сборищах?» — «Таких сведений нет». — «Ну и прекрасно». И опять никаких мер.

Пятого июля некий лейтенант гражданской гвардии шлет донесение: «Члены какого-то общества вербуют людей для неизвестных целей, заставляют их кровью подписывать клятву». Резолюция: «Рассмотрено». 13 августа аналогичное донесение получают от одного священника. Наконец, 19 августа двое катипунерос основательно повздорили между собой, и один из них, Теодоро Патиньо, в сердцах грозит выдать все секреты организации. Он сообщает обо всем сестре, монахине, та — своей настоятельнице, та, в свою очередь, убеждает Патиньо действительно рассказать обо всем приходскому священнику Мариано Хилю. Полученная информация производит на Хиля большое впечатление. Но он знает, что Малаканьянг с недоверием относится к такого рода сообщениям, и требует от Патиньо конкретных доказательств. Пожалуйста: в типографии, где работает Патиньо, печатают бланки расписок о получении членских взносов. Хиль с несколькими гражданскими гвардейцами отправляется в типографию. Патиньо показывает литографский камень, с которого печатают бланки расписок. Гражданские гвардейцы наугад (или по указанию Патиньо) взламывают сундучок, где хранятся вещи и инструменты одного из рабочих, и находят: устав Катипунана, протоколы заседаний отделения, расписки и кинжал.

Полученные доказательства нельзя игнорировать: начинаются аресты. Бонифасио и еще нескольких человек из его ближайшего окружения успевают предупредить. В тот же день он фабрикует письма, компрометирующие принсипалию, и передает по цепочке приказ: всем катипунерос собраться 24 августа в местечке Балинтавак. Аресты начинаются уже 19 августа, 21 августа Бланко телеграфируют в Мадрид о раскрытии «обширной тайной организации с антинациональными тенденциями» и об аресте 22 человек — по подложным письмам Бонифасно. Сам Бонифасио 21 августа прибывает в местечко Пугад Лавин, не сумев добраться до Балиитавака, и здесь 23 августа призывает к восстанию. В знак согласия все присутствующие разрывают свои налоговые карточки (они же — удостоверения личности) и тем отрезают себе путь к отступлению[34]. Так начинается первая в Азии национально-освободительная революция.

Первое столкновение происходит на окраинах Манилы: Бонифасио и тут действует по рецепту Симона, героя «Мятежа», который тоже наносил удар из провинции по столице. Но здесь повстанцы терпят поражение и вынуждены отступить. Однако в другом месте, в городе Кавите, напротив которого стоит крейсер «Кастилия», молодой алькальд, член Катипунана Эмилио Агинальдо неожиданно одерживает победу: узнав, что его собираются арестовать, он поднимает местных катипунерос и скоро захватывает город и почти всю провинцию. Только арсенал и порт остаются в руках испанцев по той причине, что их прикрывают огнем с военных кораблей, чей флагман «Кастилия», на борту которой томится Рисаль. Гром орудийных залпов сразу говорит ему обо всем: «Началось!» Он то звал к восстанию, то предостерегал против него. И вот оно началось — без него, но вдохновленное им. Ночью ему разрешают подняться на капитанский мостик. «Да не допустит господь столкновений этой ночью, — записывает он в дневнике. — Несчастные соотечественники обезумели и идут на верную гибель. Говорят, что совершено нападение на Имус».