Хождение к Студеному морю

С трудом наломав сухих веток, развел костер и, подвесив котелок со снегом, уселся на меховой спальник поближе к огню. Корней с малых лет любил наблюдать за причудливой беготней веселых язычков пламени, но сейчас ему в них чудился грозный отблеск. Озноб усиливался. Заварив трясущимися руками травы, мешочек с которыми всегда носил в котомке, выпил сразу две кружки и забрался в спальник. Согревшись, незаметно задремал. Когда очнулся, солнце уже коснулось зубчатого горизонта.

Костер опушился серым пеплом. Лишь по некоторым головешкам пробегали последние огненные судороги. Выпростав из мешка руки, собрал в кучу оставшиеся угли, недогоревшие веточки и раздул огонь. Костерок встрепенулся. Языки пламени жадно зализали сучья. Подогрев остывший отвар, допил его и, хотя аппетита не было, заставил себя съесть гостинец Юриной тетки – расстегай. Сумерки сгущались.

«Пожалуй, не стоит по темноте ехать. В мешке тепло. Отлежусь, а утром тронусь», – оправдывал себя Корней, закупориваясь в меховом спальнике прямо в кухлянке.

Ночью на стан набрела стая полярных волков. Почуяв их, олени с хорканьем бросились по входному следу к реке, где их поджидала засада: опытные хищники атаковали с двух сторон. После короткой схватки одна важенка осталась на истоптанном снегу, вторая, не помня себя от ужаса, умчалась в горы. (Она пережила подругу лишь на два дня.)

Утром Корней по следам на окровавленном снегу и груде добела обглоданных костей на реке понял, что остался без оленей. Тут он впервые за много лет запаниковал: до судна около двадцати километров, до Юриной избы не меньше, а сам он так плох, что это расстояние без лыж не одолеть.

Скитник тяжело вздохнул: он один, помочь некому, надо срочно что-то придумать.

Вспомнился Робинзон Крузо – тот из любой ситуации находил выход. Неужто я хуже?!

«Святый Боже, святый правый, вразуми», – взмолился Корней, глядя почему-то на нарты. И тут его осенило: «Полозья! Сниму и пойду на них, как на лыжах!».

Размотав сыромятные скрутки, освободил их от стоек. Из упряжи сделал крепления и приладил их так, чтобы полозья надежно держались на ногах. Подвигал взад-вперед. Ура! Идти можно!

Приободрившись, он хотел было сразу отправиться в путь, но даже эта несложная работа так утомила, что пришлось какое-то время посидеть на раскуроченной нарте. Заодно подкрепился колбасой и оставшимся расстегаем.

Спустившись на реку, Корней побрел, преследуя убегающую от него длинную тень, к пароходу. Пройдя километра три, стал чувствовать, что ноги становятся ватными. Каждый новый шаг требовал усилия. Сказывалась не столько прицепившаяся хворь, сколько трехмесячное «заточение» на судне – мышцы заметно ослабли. Особенно трудно давались участки, покрытые торосами и зубастыми ропаками. Соленый пот щипал глаза, тек по спине. Чтобы хоть немного охладиться, распустил тесемку на капюшоне кухлянки. С усилием переставляя ноги, он вынужден был все чаще останавливаться.

На участках с пухлым, не прибитым ветрами снегом, полозья вязли. Протез от беспрестанного выдергивания «лыжин» слетел. Опять остановка. Зато пока делал новые дырки на кожаных ремнях для более тугого обхвата культи, немного отдохнул.

* * *

Медленно текло время, еще медленнее сокращалось расстояние до парохода.

Солнце давно село. Небесный свод замахал разноцветными лентами северного сияния.

«Ишь, как расцвечивает! Мороз, похоже, будет крепчать», – расстраивался Корней.

Наконец на излучине показался знакомый речной знак: деревянная пирамидка с полосками белого и черного цвета. «Осталось немного, километра три», – прикинул он, вытирая пот. Но сил идти уже не было. «Следует подкрепиться», – решил скитник.

Поднимаясь на берег, наехал на спящую в снегу куропатку. Она выпорхнула из-под «лыж» с таким шумом, что скитник вздрогнул от неожиданности.

С трудом наломав веток, запалил костер. От языков пламени заплясала обступавшая Корнея тьма. Не верилось, что недалеко пароход, кают-компания, в которой тепло, светло и можно спать, не боясь замерзнуть.

Пожевав колбасы, прилег, не отвязывая «лыжин», желая лишь одного: лежать, лежать, впитывая живительное тепло костра. Волны дремы накатили и, качая, унесли за тысячу километров в скит. Услужливая память высвечивала одну за другой бессвязные картины из прошлого, не находившие своего завершения…

Костер давно потух, а скитник, не чувствуя холода, спал. Мороз сковал не только сырую от пота кухлянку, но и волю. «Замерзаю!» – донесло до него затуманенное сознание. Корнея будто подбросило. На самом же деле он даже не шевельнулся. Склеенные изморозью веки разомкнулись лишь после нескольких попыток.

Скитник не на шутку испугался. «Немедленно вставай», – приказал мозг, но тело не подчинялось.

– Господи, Исусе Христе, Сыне Божий, усердно молю Тя, Владыко Пресвятый, оживи мои ноги, дай грешному рабу Твоему силы встать, – шептал он, чуть шевеля губами.