Хождение к Студеному морю

Преодолевая за счет неимоверных усилий сопротивление оледеневших штанов, он начал подтягивать под себя бесчувственные конечности с прикрученными к ним полозьями. Сгибая и разгибая ноги, он подтягивал их каждый раз все ближе. После чего, ухватившись за стоящее рядом дерево, медленно поднялся. В глазах сразу потемнело. Долго стоял покачиваясь. На него в этот момент страшно было смотреть: глаза потухли, лицо неестественно побелело, борода превратилась в ледяной ком.

Корней никак не мог сообразить, куда идти. Все спуталось в голове. Ах, да! Вон знакомая двугорбая гора на повороте просматривается… Значит, «Арктика» совсем близко! Без спальника и котомки как-нибудь дойду… Потом заберу…

Скитник брел, с трудом передвигая ноги со ставшими неимоверно тяжелыми полозьями. Привычной боли в культе он уже не чувствовал. В голове крутился один и тот же набор сумбурных мыслей. Из-за гор выглянула щербатая луна. «Кто это сбоку за мной волочится? Тьфу ты! Это ж моя тень!»

Луна, радуясь тому, что сумела хоть ненадолго осветить человеку дорогу, вновь скрылась за очередной тучей.

Прилечь теперь Корней себе не разрешал – боялся не встать. Когда силы совсем оставляли, он, чтобы не упасть, высматривал вертикально торчащую льдину. А найдя, приваливался к ней и жадно хватал ртом снег. Эти минуты отдыха для него были полны неизъяснимого блаженства!

После передышки самым трудным было заставить себя сделать первый шаг. Пройдя метров сто, опять начинал высматривать, к чему бы прислониться. Вскоре перед глазами из ниоткуда стали возникать мерцающие цветные круги – красные, зеленые, желтые. Они сходились, наплывая один на другой, переплетались и бесследно исчезали, но вскоре вновь выплывали. Где-то в стороне безостановочно играла гармошка.

В какой-то момент Корней выдохся до такой степени, что стал равнодушен ко всему. Хотелось просто сесть и не двигаться. Его уже не пугало то, что он не сможет встать. Но представив, как волки и росомахи будут рвать его замерзшее тело на части, он содрогнулся и, мобилизовав остатки сил, сумел сделать шагов двести…

Остановившись в очередной раз, обвел взглядом берег, но почему-то не узнал место. «Где я? Где пароход? Неужто прошел и не заметил? Да нет, его не проскочишь».

Дальше брел почти в бессознательном состоянии, неустанно шепча:

– Господи, не оставь мя грешного, дай силы дойти.

Упершись в очередной поперечный торос, обходить не стал. Цепляясь за выступы, на карачках забрался на него. Отдышавшись, поднял голову и… увидел при дрожащем свете озябших звезд долгожданный силуэт.

«Дошел!» – почти равнодушно подумал он, теряя сознание.

Очнулся от ощущения смертельной опасности. Приоткрыв глаза, увидел перед собой черную когтистую лапу. Корней инстинктивно вскрикнул. Чернобурка, поняв, что человек жив, отпрянула и понуро затрусила прочь.

«Встать, встать!» – приказывал себе скитник, вновь погружаясь в приятный дурман…

Пришел в себя в кают-компании. Не зря Корней молил Господа о спасении. К зимовщикам приехал за спиртом Алдункан. Его собака заинтересовалась чернеющим на торосе пятном, а подбежав, призывно залаяла. Обнаружив застывшего Корнея, эвенк привез его на пароход.

* * *

Конец марта отметился необычайно ранней для этих мест оттепелью. Несколько дней кряду дул сырой юго-восточный ветер, после чего установилась солнечная погода. На припеках оседали сугробы. Ночью подмораживало, и кристаллы снега спаивались в такой прочный наст, что по нему можно было до полудня ходить, не проваливаясь.

После недельной аномалии зима вернулась с морозами и метелями еще на месяц. Вновь потеплело лишь на страстную седмицу Великого Поста. Пауки так обрадовались теплу, что забегали прямо по снегу. Чтобы не беспокоить товарищей, Корней на Пасху, мужественно терпя боль в обмороженной культе, молился всю ночь[51] на камбузе.

Как только нога зажила, он стал выбираться на охоту. Первые дни были пустыми, зато последующие удача не изменяла ему. В общей сложности ему удалось добыть пять согжоев. У троих на широких копытах были наморожены ледяные башмаки-наросты – похоже, прошли по не застывшей наледи.

Световой день заметно удлинился. Все выше поднимающееся солнце трудилось во всю мощь. Снег тяжелел, становился зернистым. Вокруг стволов деревьев ширились воронки. На проталинах соблазнительно заалели россыпи перезимовавшей брусники. Загустели тальники. Запарила, задышала оживающая земля. И уже через неделю в закрытых от ветров ложбинках на ветвях лиственниц проклюнулись зеленые точки, на глазах превращающиеся в мягкие щетинки.

20 мая всем запомнилось тем, что солнце не скрылось за горизонтом, а, чуть коснувшись его, отправилось на очередной круг. Корней поначалу радовался незаходящему светилу, но уже на третьи сутки понял, что в этом природном явлении для человека нет ничего хорошего. Организм пошел вразнос – перестал понимать, когда спать, когда бодрствовать.

22 мая во время обеда зимовщики услышали ровный гул. Самолет? Все выбежали на палубу. Нет! Оказалось, это Лена, сбрасывая ледяные оковы, поползла белой змеей к океану.