Читаем Хождение к Студеному морю полностью

Стоящий у тумбы машинного телеграфа моторист ответил по переговорной трубе: «Есть, обе машины малый вперед!» Корпус корабля, как всегда, мелко задрожал, из трубы повалил дым.

Когда проходили устье, чуть было не угодили в намытую рекой мелкоту – в последний момент заметили характерную зыбь и успели отвернуть. Только вышли из устья Яны, как разрозненные льдины неожиданно вновь стали смыкаться. Проход все уже и уже. Прибавив ход, «Арктика» все же успела выскочить на открытую воду.

В проливе Дмитрия Лаптева уперлись в тяжелые многолетние, уже отполированные волнами льды, опоясанные дробленой мелочью. Сделав несколько попыток пробиться, капитан оставил это бессмысленное и опасное для судна занятие.

– Теперь мы не мореходы, а льдоходы, – шутил он.

На Корнея неожиданно тяжелым бременем навалилось ощущение одиночества, его ненужности в этом огромном, чуждом мире. Ему невыносимо захотелось в родную Впадину, к Дарье, детям. В голове вертелось:

«И что я забыл тут? На Алдане люди, которые ждут и любят меня».


«Арктика» потеряла в этой западне четыре дня. Льдины, подчиняясь течению, беспрерывно елозили, скрежетали о борта. Пароход в ответ скрипел переборками, но до реальных повреждений не дошло – видимо, по-настоящему не зажимало. Все эти дни завеса тумана закрывала горизонт.

Наконец метеосводка пообещала ветер. Синоптики не ошиблись: раскачиваемые им ледяные поля потихоньку расходились. Образовавшиеся черные разводья мало-помалу расширялись. Найдя удобный проход, «Арктика» вырвалась из плена и пошла галсами, стараясь держаться в стороне от скопления льдин.

Механик на радостях завел патефон, и над океаном понеслось «Раскинулось море широко…» Команда дружно подхватила.

Дальше шли без задержки. Впереди по курсу чистая водная гладь. Лишь слева, на севере, сверкают в лучах солнца грозные айсберги. Планировали через день зайти в Индигирку, выгрузить оставшиеся пиломатериалы, ГСМ и, обогнув Чукотку, идти в порт приписки Владивосток. Но Север в очередной раз доказал, что в этих краях бессмысленно строить планы. Сначала уперлись в сплоченные, тяжелые льды. Пришлось миль двадцать идти вдоль них, пока не обнаружили между нагромождениями льдин достаточно широкий проход. А ночью ударились правой скулой о массивную льдину. Заделанная было в Усть-Янске щель между листами обшивки разошлась, и в носовой трюм потекла вода. Несмотря на работу дренажных насосов, она быстро прибывала. Пришлось глушить двигатель и подводить брезентовый пластырь.

В итоге к устью самой опасной и непредсказуемой на всем побережье Ледовитого океана реки подошли на малом ходу лишь на четвертый день (на полном могло сорвать пластырь). На воде многие тысячи кайр. Они не боялись судна и взлетали, долго размахивая крыльями, только когда до них оставалось с десяток метров. На обрывистом берегу птиц было еще больше. Оттуда несся гвалт, как от мощного водопада.


Индигирка! Это завораживающее слово у Корнея рождало представление о чем-то первобытном, диком, стремительном, заставляющем трепетать сердце. Оно возникло еще в монастыре, при первом взгляде на карту. Рассматривая мощные хребты, окружающие реку, он понял, что Индигирка даже на необъятных просторах Сибири предел труднодоступности и безлюдности!

Ветвистая, правда более скромная, чем у Лены, дельта открылась после острова Немочий. Побережье, освещенное бессонным арктическим солнцем, по большей части плоское и завалено наносным лесом. Обрывы влажно поблескивают ослепительно белыми прожилками льда. На мелководье, возле удобных для гнездования мест, галдят, снуют многотысячные колонии ипаток, чистиков, бакланов. Красноклювые топорки безбоязненно ныряют прямо у борта судна. На глубине то здесь, то там покачиваются, как поплавки, круглые, усатые головы нерп.

Обогнув бару[55], капитан повел судно в западную, хотя и узковатую, зато самую глубокую протоку[56]. Если в устье Индигирка степенна и нетороплива, то в верхнем и среднем течении, по рассказам Географа, это страшная в своем буйстве водная стихия. На протяженных и жутких по мощи порогах стоит невообразимый, далеко слышимый рев, а скорость течения такова, что поперек русла вздымаются гряды стоячих волн, отправивших на дно немало посудин. На излучинах река изобилует мощными водоворотами, затягивающими даже лодки[57], а на прижимах огромные массы воды могут вдребезги разбить о скалы самые крепкие суда.

Ура! Впереди замаячил взъерошенный дымок. Вскоре показались и береговые постройки – новенькие из золотистого теса балки. «Арктика», извещая о своем приближении, несколько раз басовито прогудела. При подходе к причалу случилась еще одна неприятность: массивный топляк угодил под лопасти винта и погнул их. Чтобы преодолеть течение, пришлось идти на максимальных оборотах.

После долгих маневров прижались к подобию причала, обвешанному автомобильными покрышками, и бросили встречавшим бородачам чалки. Хотя по времени была ночь, непонятно, откуда появились грузчики. Старший запустил лебедку, и бригада приступила к разгрузке.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги