Хождение к Студеному морю

– Его подарок, – кивнул Прокопыч на скитника. – Корнеем кличут. Представляешь, хотит без ноги дойтить до Чукотского Носу. Собачью упряжку ищет.

Егоркан вытаращил глаза:

– Как без ноги?!

– Корней, будь ласка, покажь.

Скитник неохотно приподнял штанину.

Потрясенный юкагир с жаром затряс ему руку.

– К моему отцу иди. Он поможет. Собаки у отца хорошие, работящие.

– Так они ж, поди, ему самому нужны.

– Не думай, он уже не ездит – старый. Дома сидит, оленя из кости режет. Мамонтову кость привезешь или камень, от которого сладко во рту, братом станешь.

– Где ж я ту кость возьму?

– По ярам смотри.

– Ну хорошо, найду я ее, а как все это понесу? У меня ведь еще и своего груза полно, – заволновался Корней.

Нил Прокопыч, сделав несколько глубоких затяжек, успокоил:

– Лодку дам. Вода щас кроткая, до стойбища за три дня всяко догребешь. Ночевать в станках можно.

– Нил Прокопыч, вы просто ангел-спаситель. Буду каждодневно молить Господа о вашем здравии.

– Енто лишнее. Матушка, Царствие ей небесное, все говаривала: «Каково тут житье, таково на том свете вытье. Потому помогай людям даже себе в ущерб».

– Оно так… А как я лодку-то верну?

– Попроси, когда кто вниз пойдет, штоб на бечеву взяли. Она легкая, не в тягость будет. Ежели меня не застанут, на берегу пусть оставят. Токмо накажи, штоб к кустам привязали – штоб не унесло, коли вода вздымется.

– Сказать скажу, только послушают ли?

– Не сумлевайся. Одулы, прости Господи, все никак не привыкну к новому, – юкагиры, народ отзывчивый – доставят, ежели с уважением попросишь. Оне народ добрый, приветистый. Всегда пригласят цаю откушать, а ежели хто в юрту войдет и цаю не попьет, обижаются. Когда у нас голодно, привезут без зову оленины и всего, што у самих есть. У них закон: людям помогать. Оне говорят, не поможешь, солнце печаль пошлет. Ну и мы им цаек, табацек, сахар припасем. Сами не покурим – им оставим.

Отобрав в груде выловленного Прокопычем плавника подходящую, выбеленную солнцем лесину, Корней вытесал весло с лопастями на концах и, воодушевленный, вернулся на пароход.

Варя по распоряжению капитана приготовила фирменную солянку, налила каждому по стопке спирта. Капитан поблагодарил Корнея за помощь в зимовке и вручил бумагу, в которой было сказано, что благодаря охотничьей сноровке и находчивости Кузовкина Корнея Елисеевича экипаж сухогруза «Арктика» во время вынужденной зимовки на реке Лена с сентября 1958 года по июнь 1959 года был обеспечен мясом. Сошел с сухогруза в Русском Устье 2 июля 1959 года.

Механик завел патефон, а когда все пластинки были проиграны, подсел к Корнею и спел ему любимого всеми «Варяга».

Скитник растрогался до такой степени, что, поклонившись, только и сумел произнести:

– Благодарствую, братцы!

К утру все окрест окутал туман. Солнце пробилось сквозь него часам к одиннадцати. Василий на пару с Николаем помогли Корнею донести груз до лодки Прокопыча. Проводить нового знакомца спустился на берег по деревянным ступенькам и сам хозяин.

Над рекой, нервно взмахивая крыльями, метались с пронзительными криками чайки. Камнем падая на воду, острыми когтями выхватывали трепещущую рыбу. Сокол, бесшумно соскользнув сверху, сбил одну из них.

Легонькая, «сшитая» из бересты и просмоленная живицей лодчонка с закругленным дном лежала на траве, привязанная к кустам. Вокруг пучками росли перья терпкого полярного лука. Корней нарвал его в дорогу. Уложив походный скарб, крепко обнял каждого и, перекрестившись, сел в верткую посудинку. Географ оттолкнул ее от берега, и Корней, поочередно окуная в воду лопасти весла, погреб вверх по протоке, держась в стороне от стремнины.

Полуночное солнце уже почти прилипло к горизонту, а места, пригодного для ночевки, все не просматривалось – берега низкие, топкие. Да и спать на открытом воздухе при незаходящем солнце не хотелось. Надо было доплыть до какой-нибудь зимушки – в ней, по крайней мере, можно завесить окошко.

Наконец правый берег стал «расти», и среди криволесья показалась типичная для этих мест плосковерхая избушка. На берегу лежала традиционная устьянская ветка – лодка из трех досок: одна плашмя, две боковые вертикально. Поодаль – банька, с полосой жирной копоти над дверью.

Причалив, Корней прошел мимо треног с проброшенными на них сетями и постучал в раму оконца, затянутого налимьей кожей[64], щедро пропитанной (для большей прозрачности) жиром, с небольшой дырочкой в центре.

Кто-то припал к ней глазом:

– Кого Гошподь дарует? – прошепелявил голос.

– Странник, плыву к юкагирам. Переночевать бы.

Дверь распахнулась и показалась патлатая, похоже, никогда не знавшая гребня, голова. На загорелом морщинистом лице с воинственно торчащей вперед острой бородкой впалые, выцветшие глаза. Одет был этот сухонький старичок в полотняную, всю в заплатах, серую рубаху с замусоленным пояском, вытертую местами до кожи меховую жилетку и в солдатское галифе.

– Давненько гоштей не було. Шюдни будет ш кем калякать, – прошамкал он беззубым ртом. – Пошто штоишь, как иштукан, комарье напушкаешь? Заходь живей!