Хождение к Студеному морю

И снова впереди бесконечная, однообразная белая пустыня, исполосованная рядами застругов. Горизонт – идеальная прямая. Все оцепенело от навалившейся стужи. Разве что даст стрекача потревоженный заяц либо выпорхнет из-под снега белокрылым облачком стая куропаток. Да изредка донесется истошное тявканье то ли песца, то ли лисицы. Гон, похоже, еще не закончился.

Два дня Корней ехал при ясной безветренной погоде. Девственная целина сверкала, слепя глаза мириадами густо рассыпанных бриллиантов. Но стоило обернуться назад, как число этих блесток резко сокращалось: снежное полотно украшали лишь редкие «созвездия».

На третий день мороз ослабел. Тундра мало-помалу пробуждалась. На снегу с каждым днем все больше следов, в небе все больше птиц. Вон свежая покопка песца. Капельки крови и комочек кишок лемминга свидетельствовали о его удачной охоте. На заре хрипло скрипели, призывая курочек к любовным играм, петушки куропаток.

Когда путник переваливал в бассейн Колымы, небо затянули низкие тяжелые тучи, повалил снег. Правда, водораздела, как такового, он не заметил – определил по изменению направления русел. Снег здесь лежал пухлым ковром. Видимо, не было сильных ветров. Это заметно снижало скорость: собаки то и дело проваливались по брюхо.

В серой мути непрекращающегося снегопада тени и ориентиры исчезли. Все слилось в серое полотно. Неровности рельефа различались лишь в непосредственной близости. Теперь главная задача Корнея заключалась в том, чтобы не дать нартам завалиться в этой пышной перине набок.

Боясь проскочить устье Мороки – там находилось стойбище эвенов, Корней вел упряжку точно по вихлястому руслу. В конце концов следующие одна за другой, бесконечные, плотно прижатые друг к другу извилины речки до того утомили его, что, когда впереди замаячила очередная излучина, решил сразу перевалить узкий перешеек. Русло, как он и предполагал, оказалось прямо за ним. Довольный экономией времени и сил, Корней погнал упряжку вниз к речке и почти сразу почувствовал, что летит вниз вместе с нартами в бездну. Через несколько секунд он оказался заваленным горой снега, да так плотно, что не мог даже шевельнуться. Благодаря тому, что снег к лицу прилегал не столь плотно (выручали усы и борода), Корней хоть и с трудом, но мог дышать.

От тепла дыхания снежинки постепенно подтаивали, и перед ртом вскоре образовалась небольшая полость. Чувство удушья чуть ослабело. Попробовал пошевелить пальцами – двигаются. «Без паники! Спокойствие, главное спокойствие, – уговаривал себя скитник. – Руки целы, с Божьей помощью выберусь».

Сверху донеслись какие-то слабые звуки. Прислушавшись, разобрал поскуливание собаки. Вот кто-то зацарапал капюшон кухлянки и раздался радостный лай.

«Борой!» – сообразил Корней. Вскоре скитник ощутил приток свежего воздуха, а перед лицом замельтешили когтистые лапы. В образовавшееся отверстие протиснулась острая морда, и шершавый язык лизнул ему лоб. Обрадованный Корней в ответ забормотал:

– Борой! Мой верный Борой! Умница! Какой ты молодец!

Прошло не меньше получаса до того момента, когда пес, раздирая лапы до крови, расширил и углубил раскоп до такой степени, что пленник, помогая себе руками, смог из него выбраться.

Гордый Борой, обдавая хозяина горячим дыханием, то терся головой о его плечо, то, повизгивая, лизал руки. Как остальные собаки. Живы ли? Ни одной не видно! Все под снегом! Хотя нет! Вон Пурга лежит, свернувшись калачиком. По нервно дергающемуся хвосту было понятно, что она напугана.

Когда скитник выбирался из снежной западни, протез слетел с культи, и ему пришлось изрядно повозиться, чтобы откопать его. Зато согрелся. Пристегнув протез, огляделся. С высокого яра к руслу бугристым языком тянулась гора снега. Слева и справа нависали остатки мощного снежного козырька, едва различимые при рассеянном свете. Разгоряченные бегом лайки не заметили опасности, а веса упряжки хватило, чтобы часть козырька рухнула.

– А ведь Арсений предупреждал, что ехать надо только по руслу. Верно говорят: дуракам закон не писан, – корил себя вслух Корней.

Больше всего снега было над нартами. Дальше слой уменьшался. А бежавших первыми Бороя и Пургу только чуть присыпало. Пурга лежала на снегу там же. Корней потянул за центральный ремень и, разгребая снег, постепенно освободил остальных лаек. Двух ближних к нартам откапывать пришлось долго. Но те уже не подавали признаков жизни – похоже, задохнулись. Одна, к счастью, через некоторое время зашевелилась. Придя в себя, пошатываясь встала и почти сразу опять легла. О погибшем псе скитник, конечно, сожалел, но не особо расстраивался – это был Яшка, самый задиристый и хитрый.

Откапывая собак, Корней взмок так, что пот тек ручьем. Переодеться бы и немного подкрепиться, но нарты завалены – следовало освободить хотя бы передок.