Хождение по звукам 2.0. 33 истории о популярной музыке: от The Beatles до Билли Айлиш

Позже он рассказывал всякие забавные истории: например, одна его знакомая как-то раз сообщила ему – разумеется, не зная, с кем на самом деле общается, – что личность Burial установили, и это какая-то девушка; в доказательство приводилось то, что её подруге сказала её подруга, а той, в свою очередь, ещё одна подруга – ну, вы знаете, как работает сарафанное радио и как распространяются сплетни. В другой раз в дружеской компании поставили трек Burial – нашему герою пришлось, во-первых, старательно делать вид, что он тут ни при чём, а во-вторых, отчаянно надеяться, что сейчас не начнётся обсуждение композиции или, чего доброго, её критика. Так или иначе, в какой-то момент курьёзность ситуации – популярный музыкант в XXI веке, в эпоху интернета и небывалой прежде прозрачности жизни, умудряется остаться неизвестным – оказалась осознана дотошными британскими журналистами; о статусе Burial на родине к этому времени свидетельствует то обстоятельство, что аутингом артиста озаботился ни много ни мало таблоид The Sun, самая «жёлтая» из всех газет, как правило, интересующаяся только жареными подробностями жизни суперзвёзд. Впрочем, первыми имя героя этой главы обнародовало другое издание, The Independent, да он и сам перестал скрываться, решив, что в сложившихся условиях правильнее будет раскрыть айдентити: оказалось, Burial зовут Уилл Беван, а на обложку второго альбома «Untrue» действительно помещён его автопортрет – правда, в не самой реалистической технике. Именно эта пластинка 2007 года считается его главным успехом: пару лет назад все ведущие западные музыкальные издания, от Wire до Pitchfork и от Vice до Fact, почти синхронно выкатили лонгриды, осмысляющие её десятилетний юбилей.

Один из самых убедительных треков с альбома «Untrue» называется «Raver». Задумаемся: какой образ встаёт перед глазами, когда мы слышим это слово? Помнится, в моей юности рейверы носили цветастый прикид и футуристического, инопланетного вида солнечные очки. Даже со скидкой на несколько провинциальную здешнюю моду, вектор, таким образом, понятен: рейв – музыка, звучащая на грандиозных дискотеках в ангарах и прочих переоборудованных под вечеринки промышленных помещениях, она сопровождается стробоскопической игрой световых прожекторов, привечает прямую бочку и отличается охватывающим тусовщиков чувством эйфории, манифестированной и в одежде, и в движении, и в прочих внешних проявлениях. Что же манифестирует композиция Burial под названием «Raver»? На первый взгляд – что угодно, но только не это. Её составные части: синкопированный, ломаный бит – а вовсе не прямая бочка; далёкий монотонный вокал, словно бы подслушанный откуда-то из соседней комнаты; минорные аккорды синтезатора, которые возникают и исчезают без предупреждения, повинуясь какой-то своей, непостижимой логике… Что же здесь происходит, отчего всё так?

Ответ на этот вопрос, так сказать, комплексный. Во-первых, происходит 2007-й год – а не, скажем, 1992-й, когда в Великобритании состоялся самый масштабный рейв в истории: так называемый фестиваль Castlemorton Common, своего рода «Вудсток электронной музыки», на который собралось несколько десятков тысяч человек. Собачка за время пути успела слегка подрасти – в том смысле, что танцевальная электроника пережила долгую и запутанную эволюцию. От прямой бочки стал отступать ещё брейкбит – стиль начала 1990-х, из которого выросла, например, небезызвестная группа The Prodigy; впоследствии он переродился в джангл и драм-энд-бейс, из которых, в свою очередь, вышли тустеп и гэридж, а уже им наследовало направление, к которому причисляли записи Burial, то есть дабстеп. Прошу прощения за терминологическую скороговорку; смысл тут, в общем, главным образом в том, что относительно прямолинейная ритмика того, раннего рейва, чем дальше, тем больше усложнялась, становилась прихотливой и рафинированной.

Но дело, конечно, не только в ритмическом рисунке. Начиная, опять-таки, с 1990-х, с творчества, например, Афекса Твина, которому была посвящена отдельная глава в первом томе «Хождения по звукам», появилось понимание, что электронная музыка, в том числе клубной разновидности, а не только в каких-то высоколобых лабораторных вариантах, совершенно не обязательно должна служить непосредственно саундтреком к танцам. Возник стиль с дурацким названием IDM, intelligent dance music, то есть как бы «электроника для слушания».