Хождение по звукам

Трудно проворачивать такие фокусы с артистом, дискография которого насчитывает шестнадцать альбомов, а карьера длится без малого полвека, но если бы меня попросили выбрать в творчестве Тома Уэйтса одну песню, которая исчерпывающе его описывает, то, наверное, я бы остановился на относительно ранней композиции «The Piano Has Been Drinking». И по тематике, и по форме, и по манере это – Уэйтс par excellence: разве можно спутать с чем-то этот узнаваемый хриплый голос и эти вечные интонации крепко перебравшего забулдыги, который, периодически прикладываясь к бутылке, путано описывает нам все, что происходит с ним и вокруг него? Фортепиано залито спиртным, галстук развязался, музыканты собрали вещички и уехали в Нью-Йорк, человек, отвечающий за музыкальный автомат в баре, вышел отлить, и с тех пор его не видать, а на полу старый, засаленный ковер, которому пора бы обрезать бахрому, а в сигаретном аппарате у телефонной будки кончились сигареты, а на балконе какой-то парень клеит девчонку, а фортепиано залито спиртным – и так далее и тому подобное еще два или три куплета. В жанре «откровений за стаканом» (превращающихся или не превращающихся в бессвязный поток сознания в прямой зависимости от наполненности этого самого стакана) Уэйтсу мало равных – и эта поэтика, в сущности, останется с ним на все годы его карьеры. А вот какой музыкой она будет озвучена – это более интересный вопрос.

Вокально между «The Piano Has Been Drinking» 1976 года и, скажем, треком «Singapore» 1985-го – много общего: все тот же хрипловатый рык неопределенной звуковысотности. А вот инструментально эволюция налицо: там – то самое «пьяное» фортепиано, тут – авангардистский перкуссионный ритм-трек, атональные партии маримбы и диковинное писклявое стаккато электрогитары; в целом, звуковую среду композиции (и всего альбома «Rain Dogs», в котором она содержалась) можно описать как своего рода экспериментальное кабаре. Несколькими годами позже Том Уэйтс запишет альбом «Alice», посвященный Льюису Кэрроллу и его отношениям с Алисой Лидделл, девочкой, которая была прототипом «Алисы в стране чудес», но музыка уже здесь звучит по меньшей мере как саундтрек к безумному чаепитию. В этот период Том Уэйтс стал активно интересоваться нетривиальными музыкальными инструментами – такими, например, как «скрипка Штроха», напоминающая причудливый гибрид скрипки и трубы. А в качестве перкуссии у него используется вообще все, что способно издавать какой-либо звук, – известно, что музыкант уже много лет не проходит мимо скобяных лавок и магазинов металлоизделий: там он находит сырье для создания или, точнее, придумывания новых инструментов. В целом же система координат, в которой располагается творчество Уэйтса, именно такова: от несколько старомодных баллад 1970-х годов до эксцентричного кабаре, которым он занимается с 1980-х и по сей день. А уже в эту матрицу, как оказалось, без труда вписывается все остальное: и блюз, и кантри, и голливудские оркестровки, и водевиль, и зонги Курта Вайля и Бертольда Брехта.

С артистами типажа Тома Уэйтса – визионерами, эксцентриками, яркими оригиналами – всегда тянет не ограничиваться сухим музыковедческим анализом, а заглянуть поглубже: понять, откуда что взялось, как они такими стали. И вот, пожалуйста, 1973 год, у Уэйтса выходит первый альбом «Closing Time», а на нем обнаруживается композиция «Martha», спетая от лица… пенсионера! Пожилого человека, неожиданно встречающего свою первую любовь. Прямо скажем, для поп-музыки это настоящий афронт: она привыкла быть про молодость, даже юность, а когда музыканты, дожив до седин, начинали ее средствами документировать кризис среднего возраста и прочие возрастные тревоги, это чаще всего воспринималось не иначе как старческая блажь.

Однако про Тома Уэйтса не зря есть легенда, что он еще подростком любил ходить с приобретенной в магазине Армии Спасения палочкой – как пожилой человек – и обсуждать с родителями своих приятелей такие вопросы, как контракты со страховой компанией или способы подстригания лужайки у дома. По возрасту он легко бы вписался в американскую контркультуру конца 1960-х – мог бы, скажем, участвовать в Лете Любви, тем более что жил в Калифорнии. Но к битломании, к психоделическим опытам и даже к сексуальной революции молодой Уэйтс был совершенно равнодушен. То, что было раньше, с самого начала привлекало его куда больше, чем то, что находилось здесь и сейчас, рядом с ним. «Я предпочитал Blue Cheer Бинга Кросби», – рассказывал он в одном из интервью спустя много лет, противопоставляя популярную в 1960-е хард-роковую группу отчаянно немодному, уже немолодому в то время эстрадному певцу, чей главный успех пришелся еще на довоенные годы.