8
Водовозов Н. В. Записки Афанасия Никитина об Индии. Стенограмма публичной лекции. М., 1955, с. 10—11; ср.: Водовозов Н. В. История древней русской литературы. М., 1972, с. 196.9
П р о к о ф L е в Н. И. Предисловие. В кн.: Хождение за три моря Афанасия Никитина (1466—1472). Предисловие, подгот. текста, пер. и коммент. Н. И. Прокофьева. М., 1980, с. 8, 18—19.10
Аббас А., Смирнова М. Афанасий Никитин (литературный сценарий).— Искусство кино, 1965, № 7, с. 34—82.о себе сводчик 1518 года, писавший 43 года спустя. Вероятнее всего, слова о нахождении «написания» принадлежали составителю предшествующего летописного текста, явно обнаруживаемого в своде 1518 г. в пределах до конца 80-х годов XV века. Но этот свод 80-х годов — протограф свода 1518 г. — вовсе не был официальной московской летописью. Совсем напротив: это был резко оппозиционный летописный свод, поддерживавший враждебных Ивану III деятелей, и в их числе умершего в 1489 г. митрополита Геронтия, и содержавший ряд неофициальных и неугодных великокняжеской власти рассказов.
11«Хожение за три моря», конечно, не было враждебно Ивану III, но и рассказом, включенным по приказу великого князя в «официальный» летописный свод, оно не было. Это был просто интересный памятник, каких сводчик 80-х годов XV века привлек немало. Неофициальный характер имела и другая версия «Хо- жения», сохранившаяся в Троицком сборнике конца XV в.: «Хожение» было помещено здесь вместе с Ермолинской летописью, но не входило в ее состав, а представляло собой самостоятельную часть того же сборника (находилась «при... летописи» по выражению И. М. Карамзина), да и сама Ермолинская летопись, составленная в начале 80-х годов на основе кирилло-белозерского свода 1472 г., была также совсем не официальной летописью. 12Василий Мамырев, передавший составителю неофициального свода 80-х годов записки Никитина, никогда не был посольским дьяком и не занимался посольскими делами; нам ничего неизвестно и о его поездке на Ближний Восток.
13Деятельность Василия Мамырева была связана исключительно с внутренними делами. Исследователи, приписывающие Василию Мамыреву внешнеполитическую деятельность, смешивают Василия с его братом — Данилой Мамыревым, который ездил в Италию (но ію на Ближний Восток) и вел дипломатические переговоры, одпако также не был «дьяком посольского приказа» (такого приказа вообще не существовало в XV веке). 14Во всяком случае, никаких широких выводов из того факта, что «тетради» Никитина передал одному из летописцев Василий11
Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества. Известия АН СССР. Отделение гуманитарных наук, 1930, № 9, с. 715—721; Лурье Я. С.:1) Археографический обзор. — В кн.: Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466—1472 гг., 2-е изд., дополненное и переработанное. М.; Л., 1958, с. 171—176;
2) Подвиг Афанасия Никитина (к 500-летию начала его путешествия). Известия Всесоюзного Географического общества, т. 99, вып. 5, 1967, с. 436—437; 3) Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976, с. 224—225, 227—228; К у ч к и н В. А. Судьба «Хожения за три моря» Афанасия Никитина в древнерусской письменности. — Вопросы истории, 1969, № 5, с. 76—77.
12
Л у р ь е Я. С. Общерусские летописи XIV—XV вв., с. 172—174, 198—209; ср.: Кучки н В. А. Судьба «Хожения за три моря»..., с. 71—75.13
См. ниже, Комментарии, прим. 4. Ср.: Веселовский С. Б. Приказпые дьяки и подьячие XV—XVII вв. М., 1975, с. 316; Куч кин В. А. Судьба «Хожения за три моря»..., с. 69—71. Наличие греческих записей в рукописи Мамырева, переписанной для Василия II, побудило В. А. Кучкина высказать мысль, что «не исключена вероятность, что в юности он совершил путешествие на Афон, куда русские люди в XV в. ездили довольно часто». Но, конечно, это — простая догадка.14
Веселовский С. Б. Приказные дьяки и подьячие XV—XVII вв., с. 316.5 Хожение за три моря
Мамырев, сделать невозможно. Невозможно говорить и о споре из-за приоритета в открытии Индии между Россией и Португалией в конце XV века, ибо в это время еще сама Португалия не была «открыта» русскими,
15а Россия — португальцами.Другая тенденция в характеристике «Хожения за три моря» заключалась в подходе к самим его запискам не как к непосредственной записи впечатлений путешественника, а как к сложному литературному памятнику, требующему своеобразной «дешифровки».