Хожение за три моря Афанасия Никитина (другой перевод и текстологическая обработка)

Заметим, что симметричное расположение фрагментов «Хожепия» не было доказано Н. С. Трубецким. Предложенное им разделение текста на отрезки «спокойного изложения» и «религиозно-лирические отступления» весьма субъективно: многие отрывки, отнесенные Н. С. Трубецким к числу «религиозно-лирических», включают описания и «статического» и «динамического» характера; ряд разделов совсем пропущен и никак не охарактеризован исследователем. ²²Но и самая постановка такой композиционной задачи Афанасием Никитиным вызывает серьезные сомнения. Н. С. Трубецкой не задавался вопросом, как мог Никитин в то короткое время, которое оставалось ему жить после возвращения на Русь (Литовскую), расположить столь симметрично отдельные части своего сочинения или проделать ту лингвистическую метаморфозу («переворачивание наизнанку языковых выражений»), которую приписывал ему исследователь. Композиция литературного произведения, конечно, содействует его «художественной ценности», но возможна ли такая единая композиция (с симметрично построенным концом и началом) в сочинениях, н^исан- ных как дневник и не подвергшихся существенной авторской переработке— скажем, в дневпиках Л. Н. Толстого? Мнение Н. С. Трубецкого о сознательном, столь изысканном расположении Никитиным отдельных частей его рассказа неразрывно связано с предположением, что «Хоже- ние» было нс путевыми записками, а памятником, созданным с начала до конца уже после его путешествия.

«Плодом единого литературного замысла, осуществленного после возвращения из путешествия за три моря, т. е. по дороге в Смоленск», т. е. мемуарами, написанными задним числом, считали «Хожение» и авторы, ставившие вопрос о его литературном характере среди других вопросов,

¹⁹Труб., с. 446—447; ср. с. 449—452.

²⁰Titunik J. R. Betweei) Formalism and Structuralism, p. 313.

²¹Труб., c. 448.

²²См. ниже, «Таблица композиции „Хожения за три моря“».

Ь*

например А. М. Осипов, В. А. Александров и Н. М. Гольдберг, а также Н. В. Водовозов. Н. В. Водовозов утверждал, что если Никитин иногда говорит о своих переживаниях в настоящем времени или выражает «недоумение, чем закончится то или иное приключение, то это является литературным приемом, к которому автор прибегает для большей драматизации рассказа». ²³

Как «писателя оригинального, старавшегося придать экзотичность своему изложению», рассматривал Никитина и С. Н. ІПамбинаго в своей краткой, но, к сожалению, весьма неточной заметке о нем в десятитомной «Истории русской литературы». ²⁴

Тенденции «возвышения» или «углубления» образа Никитина и как торгового деятеля и как писателя наиболее последовательно в нашей литературе противостоит статья В. П. Адриановой-Перетц, помещенная в двух академических изданиях «Хожения за три моря» (серия «Литературные памятники»). Впервые к «Хожению» Афанасия Никитина В. П. Адрианова-Перетц обратилась в 1948 г. — в первом из этих изданий, но ее работе над этим памятником предшествовала многолетняя работа над произведениями близкого жанра — паломническими «хождениями», с которыми сравнивал записки Никитина и Н. С. Трубецкой (чья работа была в 1948 г. исследовательнице неизвестна). В. П. Адрианова-Перетц занималась «хождениями» игумена Даниила (в различных версиях и переработках), Арсения Салунского, Даниила Корсунского, Василия Гагары, Ипполита Вишенского. «Хожение за три моря» она сопоставляла с «хождениями» и с описанием русского посольства на Ферраро-Флорен- тийский собор: «Эту традицию „хождений* ⁴отразил в своем ярко окрашенном авторской индивидуальностью рассказе о путешествии „за три моря** и Афанасий Никитин». Но, отмечает автор, «отдав — сознательно или невольно — дань литературной традиции, Афанасий Никитин создал для передачи своих впечатлений лично ему принадлежащую манеру изложения, свой стиль».

Проще и основательнее, чем ее предшественники, подошла В. П. Ад- рйанова-Перетц и к проблеме варваризмов в «Хожении» — отдельных слов, фраз и целых разделов, написанных Никитиным на своеобразном тюркско-персидском жаргоне, на котором, • очевидно, изъяснялись купцы, торговавшие в Передней и Средней Азии. Никитин пользовался этим языком не для придания «экзотичности» своему повествованию, а, очевидно, «просто привыкнув к нему». В ряде случаев запись па тюркском диалекте была вызвана, по выражению В. П. Адриановой-Перетц, «своеобразной цензурой собственного рассказа»: Никитин выражал по-тюркски-

²³Осипов А. М., Александров В. А., Гольдберг Н. М. Афанасий Никитин и его время, 2-е изд. М., 1956, с. 197—198; Водовозов Н. В. Записки Афанасия Никитина, с. 12.

²⁴История русской литературы, т. И, ч. I. М.; Л., 1946, с. 250—252. С. К. Шам- бинаго писал, что «наиболее близкий к оригиналу текст» сочинения Афанасия Никитина «сохранился в выписках из Троицкой летописи и в Воскресенской» (с. 250), что Никитин «завещал» свое сочинение «московскому князю» (с. 252) и т. п.

такие идеи, которые могли показаться опасными с точки зрения будущих русских читателей его дневника.