Один из таких знакомых работал в очень важном для меня сейчас месте – в экспедиторском отделе
– Слушаю…
– Рамон?
– Рамон. Который час?
– Почти девять.
– Два часа поспать не дали. Кто это?
– Рамон, привет. Это Конрад. Не забыл?
Он не забыл. Он даже попытался изобразить радость, хотя сразу же признался, что где-то умудрился подхватить ангину и отпросился с работы раньше времени, чтобы отлежаться и не доводить до больничного. Судя по всему, никаких серьёзных изменений в его жизни и на службе не произошло, что не могло не радовать, так что я постарался быть краток и просто напросился в гости под предлогом одного интересного дельца. То ли слабость, то ли память о нашей прежней дружбе не позволили ему уйти от ответа, он продиктовал мне свой адрес и повесил трубку, вероятно, сразу же уснув. Наутро я уже стоял под окнами не слишком фешенебельного многоэтажного дома на окраине Генуи и жал на кнопку против его фамилии, написанной полустёршимися синими чернилами.
Рамон принял меня в домашнем халате и с хорошо початой бутылкой виски, из которой радушно плеснул и мне, напомнив, что она была моим ему подарком на последний день рождения. Честно говоря, я не помнил, но спорить не стал, а сел в предложенное кресло и поднял стакан за его пошатнувшееся здоровье. Мы поговорили. Он подтвердил слова Клаудии насчёт новых хозяев, пожалел о том, что я ушёл, спохватился и спросил, какое у меня к нему дело. Я рассказал ему всё, как есть. Описал венгерские события, девочек, которых мне случайно удалось обнаружить и вызволить из плена, поделился своими соображениями, что называется, в глобальном масштабе и честно сообщил о твёрдом намерении с этим вопиющим явлением бороться. По мере рассказа я наблюдал за моим слушателем и видел, как меняется взгляд Рамона. Под конец он стал совершенно стеклянным. Рамон смотрел сквозь меня куда-то в стену, будто был мыслями не здесь, в полупустой комнате с развивающимися занавесками, а далеко-далеко, где-то в своих мечтах или кошмарах. Вероятно всё-таки в кошмарах, потому что когда я закончил, допил одним глотком стакан и замолчал, он ещё некоторое время сидел неподвижно, потом глаза его ожили, ресницы моргнули, и по щекам скользнули две совсем детские слезы.
– Её звали Инес…
– Кого, Рамон?
– Мою сестру. Ей было четырнадцать, когда она не вернулась из школы. Мы жили тогда в пригородах Мадрида. Отец поднял на ноги всю округу, но её так и не нашли. Мне было десять, я плохо понимал, что происходит, а одноклассники потом растолковали мне, что сестра, скорее всего, просто сбежала из дома. И я успокоился. Только не понимал, зачем бежать из дома, где её все любят и ждут. Я не знаю, что с ней случилась. Инес считается пропавшей без вести. Но то, что ты сейчас мне тут сказал, вернуло меня в то время, и теперь я думаю, что она тоже могла оказаться одной из тех девочек. Конрад, куда мы катимся?
– Ты мне поможешь?
– Конечно, брат.
Никогда не думал, что грустные мысли и злоба так хорошо вылечивают от ангины. Потому что списать выздоровление Рамона на счёт виски я не мог: мало того, что он сразу же отставил бутылку в сторону и достал подробную карту города, но когда мы склонились над ней, строя планы дальнейших действий, он моментально протрезвел и вновь начал думать чётко и быстро.
По его сведениям фуры из восточной Европы сегодня приходили всё чаще, но поскольку он всегда видел пункт отправки, скорее всего, большинство из них доставляли обычные грузы.
– Едва ли девушек повезут с обычных заводов. Там слишком много посторонних. Кроме того, эти маршруты, как правило, заканчиваются у нас на продовольственных или сырьевых базах, где тоже неудобно возиться с контрабандой. Думаю, можем эти рейсы смело исключить. Завтра я буду в офисе и уточню варианты, когда загрузка проводится где-нибудь на отшибе, в каком-нибудь неприметном месте…