Хозяева плоской Земли

Нравы – великая вещь! Всего каких-нибудь сто лет назад платоническая любовь между мужчиной и женщиной (вот дожили: даже такие очевидные вещи требуется уточнять!) никому не казалась странной и могла длиться годами, отражаясь в многочисленных письмах и вдохновляясь невинными прогулками по паркам. Вероятно, люди ценили свободу собственную и не покушались на свободу других. Конечно, мне могут возразить, мол, в те времена женщина неполных тридцати лет считалась уже старухой, однако сдаётся мне, что эта часть истории надумана теми, кто сегодня предпочитает – или вынуждены – оставаться инфантильными девочками до самой старости. Соглашусь, пожалуй, лишь с тем, что счастье и любовь не могут определяться возрастом: влюбиться по-настоящему можно и в подростковом возрасте, и в преклонном. Сердцу, как говорится, не прикажешь. Но нравы определяют, в какие одежды эта влюблённость должна рядиться. Увы, часто одежды путают с личиной, и тогда возникает нечто вроде эпохи Викторианства в Англии, когда аристократизм, строгость и пуританство внешние оказываются всё равно что сухие дрова для костра пошлости и разврата. Тот же Чарльз Доджсон, более известный как Льюис Кэрролл, прославившийся написанием сумасшедших сказок про Алису в Стране Чудес, не брезговал маленькими девочками, которым не исполнилось девяти лет, правда, как фотограф. Впоследствии он, говорят, большинство самых непристойных фотографий сжёг, однако некоторые остались и сегодня даже приводятся в серьёзных изданиях как иллюстрации «запретных плодов» того времени. О феномене Набокова с его «Лолитой» и говорить не приходится, хотя у меня есть подозрение, что этот «шедевр» не появился бы на свет, если бы не усилия носатой набоковской жены, которую служащие швейцарской гостиницы, где чета проживала последние годы совместной жизни, видели таскающей с собой пачку рукописей и что-то пишущей гораздо чаще, чем самого маэстро, предпочитавшего перу и машинке сачок для бабочек и задорные шортики. Кто-то «Лолиту» всё-таки написал, хотя она была далеко не первой и не последней в этом щекотливом жанре. Набоков даже получил стипендию Гуггенхайма. Нобелевскую премию ему ни разу из четырёх возможных не дали, а после смерти причислили к пантеону великих. Я не говорю, что он или за него кто-то писал плохо— мне очень хотелось бы почитать его оригинальные сочинения на русском, – однако подозреваю, что без скандала с «Лолитой» читателей у него было бы не больше, чем у среднестатистического американского профессора-эмигранта. В любом случае, связь с несовершеннолетней – всё-таки скандал, даже если до «Лолиты» никто об этом серьёзно не задумывался – за ненадобностью. Связи эти были, есть и будут, наверное, всегда, но они оставались и остаются делом двоих. Зачем же про это так громко писать? Я бы постеснялся.

Ночь прошла без последствий, рана оказалась не заразной, утром я надел рубашку с длинными рукавами и отправился на свидание с полковником. К нам присоединился Вико. Он рассказал о том, что я и так уже знал: кенийцы в один голос утверждали, будто охотились за наркотиками, причём по проверенной наводке. Те из них, кто стоял повыше в иерархии, добавляли с белозубым смехом, что нас всех ждёт неминуемая расправа. Вико одному из них показательно выстрелил в голову, чем поубавил смеха, а некоторые стали охотнее кивать на своих подельников, и в конце концов весь нарыв вскрылся. Думаю, полиция осталась довольна не меньше нашего. Штурмовать квартиры, где расфасовывали порошок, и закрывать подпольные бордели по всему Милану с окрестностями – это не то, за что платили зарплату Вико с его отделом. Карабинеры делали это гораздо лучше. Во всяком случае, иногда и им не мешало вместо взяток получать новые погоны. Причём версия с наркотиками устраивала всех: едва ли полковник стал бы под каким-либо соусом делиться с полицией пленниками, кричащими «Он торгует людьми!». Одним словом, не считая нескольких жертв, дело оказалось замято без лишнего шума. Те, кто покусился на нашу собственность, были наказаны и либо залегли на дно, либо сбежали в соседние страны, начальник полиции выступил в прессе с триумфальными заявлениями, причём никто из борцов за права человека не осмелился обвинить его в дискриминации нацменьшинств, полковник отрапортовал, куда следует, об успехе операции, Вико, думаю, заработал премию за храбрость и решительность, а я получил добро на целых две недели не то отпуска, не то каникул, из которых первые два дня потратил на розыски хозяев злополучной виллы.