Письмо было написано на довольно странном варианте английского, когда слова все вроде бы понятны, однако неопределённый их порядок не всегда позволяет ухватить мысль. Так криво по-английски говорили разве что сами итальянцы. Люси предположила, что это перевод на английский с другого языка, выполненный явно не англичанином или американцем. Копии его у меня не осталось, а суть сводилась к следующему: Дилан Кроули, владелец туристической фирмы на острове Фрисландия два дня назад как умер, оставив после себя наследство в виде некоторой суммы денег и прав на саму фирму. В завещании он назвал меня своим наследником, однако поставил условие, чтобы я приехал и вступил в права не позднее, чем через год. Если это условие выполнено с моей стороны не будет, фирма автоматически перейдёт к его другу и помощнику – Тимоти Рувидо, а я смогу рассчитывать разве что на денежную компенсацию. Странность послания дополняли его подписанты – некий Совет старейшин.
– Они там что, друиды какие-то? – поинтересовался я у матери, наблюдавшей за моей реакцией.
– В любом случае, люди они честные, – наставительно заметила она. – И, по-моему, тебе следовало бы уважить волю брата твоего отца и слетать туда, чтобы самостоятельно во всём разобраться.
– Зачем?
– Как это «зачем»? Тебя может не интересовать туризм, но не станешь же ты отказываться от денег.
– Насколько я понял, если я откажусь от фирмы, именно деньгами они мне этот отказ и возместят.
– Вероятно. Однако для этого нужно там, по крайней мере, оказаться. Надо ехать. И не слишком при этом затягивать. Тебя твоя работа отпустит?
– Думаю, да. Переговорю.
– Уж пожалуйста. Кто знает, может быть, там окажется гораздо лучше, чем здесь.
Я искренне удивился.
– Послушай, ты меня как будто отсюда выпихиваешь! Если тебе надоело меня видеть, так и скажи.
– Не говори глупости. Я твоя мать и хочу, чтобы тебе было только лучше. И я вижу, что последнее время ты тут мытарем ходишь – ни любви, ни семьи, ни детей…
– Откуда ты можешь что-то видеть!
– Вижу. И ты знаешь, что я права. Я тебе ничего поперёк не говорю, но ты не по той дорожке пошёл. Я понимаю, что тебе нравятся приключения, однако вечно они нравиться не могут. Пора и меру знать. Пора остепениться.
– А ты представляешь, сколько я зарабатываю сейчас, и сколько буду иметь на этом непонятном острове?
– Не спеши всё измерять деньгами. Убийцы вон наёмные тоже зарабатывают неплохо, но я не думаю, что ты бы захотел поменяться с ними профессиями.
Я молчал.
– Гораздо важнее денег – польза от того, что мы делаем. И мне почему-то кажется, что ты меня как раз хорошо понимаешь. Я помню, как ты мучился сам, как отправился в своё дурацкое путешествие на велосипеде по Африке, но потом вернулся, и всё началось заново. Подумай. Ты ничего не теряешь. Спишись с этим Тимоти Рувидо. Дилан о нём, помнится, хорошо отзывался. Прокатись туда, развейся, глядишь, понравится.
В том, что она мне говорила, была доля истины. Второй заход в ту же реку, из которой я вышел после «катастрофы» первого руководства компании, давался мне не слишком гладко. Я уговаривал себя не предпринимать резких и поспешных действий, думал, что кому-то даже приношу пользу, не зря трачу время, однако на самом деле картина оказывалась гораздо ближе к той, которую описывала мама Люси. Ничего не менялось. Я ничего не мог поменять. Я выходил с зонтиком против урагана и надеялся на то, что стихия меня не тронет. А ей было всё равно. Она жила своей жизнью и просто втягивала в себя всё, что попадалось на её пути. Если тебе жалко зонтика или жалко себя, не выходи на улицу. Или построй безконечные галереи, как Болонье, и ходи от дома к дому в их каменном укрытии.
– Наверное, ты права. Но я должен подумать.
– Ещё кофе будешь?
Она уже отвлеклась, переключилась, занялась обычной утренней суетой, а я всё сидел на нашей уютной веранде под полосатым навесом и представлял себе жизнь на неведомом острове. Мне рисовались смешанные картины: и дикие, и пасторальные, и холодные, и солнечные. Забегая вперёд, скажу, что ни одна из них потом не напомнила о себе, когда я, наконец, туда добрался.