Хозяева плоской Земли

Про моё житиё-бытиё они почти не спрашивали, разве что Ингрид уточнила, чем я занимаюсь. Пришлось объяснять, что такое «дальнобойщик», но, кажется, они так до конца и не поняли. Зато я по мере углубления в разговор, ощутил, что с каждой минутой удаляюсь от своей прежней жизни всё безвозвратнее. А самое интересное, что мне это ощущение очень даже нравилось. Кажется, я в качестве комплимента назвал их Фрисландию «затерянным миром».

В какой-то момент Тимоти, попросивший называть его просто Тимом, покопался за пазухой, выудил помятый листок бумаги и протянул мне:

– Почитай. Это твой дядя сам писал.

Я увидел размашистый, незнакомый мне, хотя и довольно легко читаемый почерк. Как я понял, то была его предсмертная записка, суть которой я уже давно знал, а теперь мог удостоверить воочию. Дядя упоминал в ней город Окибар и некоего Альберта, у которого оставил на хранение завещание и какие-то деньги. По завещанию у меня был год с момента его кончины, чтобы вступить во владение «предприятием». В противном случае всё переходило к Тиму, причём не безвозмездно, а за деньги. Иными словами, я в любом случае, во главе конторы или без неё, не оставался в накладе. В конце дядя высказывал надежду на то, что мы подружимся.

Я вернул письмо и спросил, кто такой этот Альберт. Тим сказал, он из прославленного рода Нарди и является местным патернусом, то есть главным человеком в городском совете. Заодно он как будто дальний родственник Тима, будучи дедом мужа его сестры. Я ничуть не удивился тому, что на острове все обязательно должны так или иначе приходиться друг другу роднёй. Тим добавил, что поскольку наш корабль слегка подзадержался в пути, сегодня встречаться с Альбертом уже поздновато, и предложил передохнуть до утра, которое, как известно, вечера мудренее. Я на мгновение почувствовал себя снова в Италии, где считается глупым откладывать на завтра то, что с таким же успехом можно сделать послезавтра, и согласился.

Предполагалось, видимо, что встречавшие сразу же заберут меня к себе в деревню, поскольку наша туристическая контора, оказывается, располагалась именно там, где жил дядя Дилан, Тим и вся их шатия-братия, однако необходимость утреннего визита к этому самому патернусу смешала изначальные планы, и мне было предложено выбрать себе комнату для ночлега прямо в этой таверне. Я был навеселе и сказал, что должен предварительно поменять где-нибудь денег, но Тим резко меня осадил и заверил, что до приёма дел я просто их гость, поэтому о деньгах мне думать даже не надо. Не стану скрывать, такая постановка вопроса ещё сильнее расположила меня к этому простоватому малому и его глазастой невесте. В итоге усталость после суток в дороге заставила меня согласиться на всё, и я был препровождён на второй этаж, где в моё распоряжение была предоставлена просторная комната, пахнувшая древесиной ещё лучше, чем местный туалет. В кровать я просто провалился, и последнее, что запомнил в тот вечер, было ощущение, будто я вернулся домой, к матери.

Утром меня разбудил Тим. Оказалось, что двери на ночь не закрывались, так что он просто стукнул один раз и вошёл, свежий и улыбающийся.

– Конрад, подъём! Уже восьмой час, пора.

– Неужели ваш городской совет начинает работу в такую рань? – поразился я, просовывая ноги в джинсы и набрасывая рубашку. Туалетные принадлежности уже ждали меня у рукомойника. Как они там оказались, я понятия не имел.

– Во-первых, у нас тут вообще принято начинать день не по часам, а по Солнцу. Мы с ним встаём и с ним ложимся. Не все и не всегда, конечно, но стараемся. Во-вторых, сам городской совет нам не нужен. Нам нужен исключительно Альберт Нарди.

Я всё понял и заодно поинтересовался, откуда Тим так хорошо знает английский. Он говорил не как англичанин, чуть притормаживал, подбирая слова, но слов этих у него была в запасе целая уйма, так что в результате получалась не просто правильная, а красивая литературная речь. Пока я наскоро умывался и собирал рюкзак, зная, что мы уже не вернёмся, он свалил всю вину на дядю Дилана и привычку много читать.

– Ну, и постоянная практика с приезжающими, – добавил он, когда я направился с вещами на выход. – Конрад, постой-ка… Знаешь, что бы я на твоём месте сегодня сделал, чтобы всё прошло тихо и спокойно? – Я замер в растерянности. – Опусти рукава, пожалуйста.

Я машинально послушался, однако на втором рукаве меня разобрало любопытство, и я спросил:

– Ты что-то имеешь против моих дурацких наколок?

– Мне от них ни тепло, ни холодно, а вот другие, типа Альберта Нарди, могут тебя неправильно понять.

– Почему?

– Мы считаем, что нельзя уродовать своё тело, которое было тебе дано от рождения.

– А что у вас за религия?

– Религии никакой нет. Просто не принято. Это не считается красивым, как у вас там.