Остаток того второго дня я провёл в досужих беседах с Ингрид, узнавая новые слова и делясь с ней английскими оборотами. Никакой настоящей «работы», как я понял, до появления непосредственно группы, не планировалось. Тим сделал несколько телефонных звонков в гостиницы по предполагаемому маршруту, предупредил о нашем приезде – всё ориентировочно, без обещаний, мол, должны быть, а там посмотрим – и расслабился. Остаток вечера мы замечательно просидели на берегу лагуны, у костра, поджаривая прямо на углях странноватого вкуса рыбу, которую мои новые друзья называли зубаткой.
Тима, похоже, мой средиземноморский тур сильно заинтересовал, так что он попросил рассказать о нём с подробностями, что я и сделал, наблюдая за по-детски непосредственной реакцией моих слушателей. Ингрид призналась, что тоже хотела бы когда-нибудь оказаться на континенте, о котором только слышала – в Африке. Правда, она не представляла, как можно жить в тамошней жаре.
– Зато, – заверил её при моей поддержке Тим, – там ты сможешь купаться круглый год.
Идея показалась Ингрид соблазнительной, однако, будучи истинной патриоткой, девушка указала на черневший вали остров и опередила мой вопрос:
– Там бьют два гейзера, и тоже можно купаться, когда захочется. Ты купался в гейзерах, Конрад?
Я был вынужден признаться в том, что как-то упустил это развлечение и готов в любой подходящий момент восполнить столь непростительный пробел. Тем более что мне впоследствии никто даже не поверит, когда я похвастаюсь тем, что купался не просто в гейзерах, а в самом Монако. Ингрид поправила меня, сказав, что название острова произносится с ударением на первый слог.
На Земле есть немало мест, куда приезжаешь и сколько бы ты там ни пробыл, ты всегда остаёшься лишь гостем, пусть даже желанным. Фрисландия, Окибар и тем более деревня Рувидо были полной противоположностью. Я окунулся в их жизнь и быт, думая из вежливости сделать вид, будто мне у них всё нравится, а оказалось – кривить душой не пришлось. В этой связи я несколько раз за первые дни вспоминал Пеппи. Пока мы с ней плыли, я не догадался уточнить, где она собирается останавливаться, так что теперь не мог заглянуть в гости и признаться, насколько она была права.
Про дядину берлогу я уже упоминал. Здесь было всё, что нужно одинокому… нет, самостоятельному мужчине, включая не только книги, но и несколько спиннингов, несколько внушительных охотничьих дробовиков, два настоящих лука – оба традиционных, из дерева, с обычной тетивой, только один длинный, а другой, наоборот, по-детски короткий, набор топоров и топориков и богатая коллекция ножей, причём, судя по следам на рукоятках и лезвиях, изрядно побывавших в употреблении. К рыбной ловле я всегда был равнодушен, а вот настоящее оружие не оценить не мог.
Попавший мне в руки арсенал говорил о том, что дядя мой тоже был не лыком шит и до того, как угомониться и взяться за книги, вёл активную жизнь. Меня смущало только то, что он не был женат и так и не обзавёлся прямыми наследниками. Конечно, заимей он полноценную семью, я бы никогда не оказался его единственным наследником, однако всё это странное затворничество на острове не могло не производить довольно подозрительное впечатление. Я попытался навести справки через Тима, но тот знал Кроули, как он его всегда называл, уже стариком, который предпочитал покупать мясо у его отца, а не охотиться самостоятельно, и ходил разве что на рыбалку да и то не по-здешнему – на лодке с сетью или гарпуном – а по-простому, с удочкой. При случае я задал тот же вопрос его матери. Та внезапно смутилась, как мне показалось, но, подумав, ответила, что хорошо помнит Кроули ходившим на охоту с её отцом и вообще считавшимся неплохим стрелком. Тим, присутствовавший при этом разговоре как переводчик, впоследствии признался мне, что его отец одно время решил приревновать Кроули к его матери, а старшая сестра, Тандри, с которой я пока не был знаком, по малолетству сама втюрилась в Кроули и всем заявляла, мол, он её будущий муж. Подробности того, что меня интересовало, наверняка знали его дед с бабкой, однако их уже в живых не было.