Постепенно всем стало очевидно, что пень – это уже не просто каменный столб, а нечто кристаллическое, почти прозрачное, пропускающее ответы пламени насквозь. И снова я замечал, как завораживающе это зрелище действует на людей, которые невольно замолкали и начинали с растущим интересом вглядываться в игру теней и света. По мере того, как костёр с другой стороны разгорался, стали слышаться отдельные восклицания «Смотрите», «Кто это?», «Что вы видите?», «Вот он, вот он», «Да где?», «Да вот же!» – одним словом, ожидаемая реакция на проверенный временем эффект. Потом начиналось самое интересное: подведение итогов. Я предлагал загасить костёр и начинал расспрашивать об увиденном. Обычно несколько человек из группы раздражённо заявляли, что не заметили ничего. Таковых редко набиралось больше трети. Остальные наперебой начинали описывать лицо старца или, наоборот, юноши, красивое или безобразное, мирно спящего или, напротив, яростно глядящего изнутри пня им навстречу. Причём разница ликов и их настроений зависела от того камня, который выбирался изначально. В этот раз все дружно увидели спящего старца с кустистыми седыми бровями и всклокоченной бородой.
– Ещё минута, и он бы проснулся, – была уверена восторженная и больше не испуганная Трине.
– А по-моему, это был покойник, – возразила её мать.
– А вы заметили, какое у него было ожерелье на шее? – подхватила Эрне.
И все сошлись на том, что оно у него было из больших рубинов.
Первым с мыслями собрался старший из братьев.
– Что это такое? – спросил он, глядя на меня всё ещё недоверчиво.
– А вы как думаете?
– Иллюзия? Обман зрения?
– Почему?
– Ну, не знаю…
– Постой, – прервал его Бертольд. – Если бы это была иллюзия или, как ты говоришь, обман зрения или, допустим, наше отражение, согласись, что каждый из нас увидел бы что-нибудь своё, особенное? Но мы ведь все видели одно и то же.
– Может, огонь разогревает камень, и тот издаёт какие-то запахи или начинает что-нибудь излучать? – предположила Алекса.
– А вы потрогайте его и убедитесь в том, что он такой же холодный, как и был, – сказал я.
– Тимоти, не томите, – ласково улыбнулся Антонио, обнимая за плечи не менее разомлевшую непонятно отчего жену.
– Считайте, что вы только что видели духа, – начал я буднично и вполне серьёзно. – Их тут таких семь, по числу камней. Обычно они там спят, как сегодня, но если развести все костры, то пламя разбудит их, и они проснутся. И тогда наши старейшины могут общаться с ними, задавать вопросы или просить – нет, только не помощи – советов…
– Сеанс спиритизма под открытым небом, – хохотнул Роналд.
– Есть разница, – вступил в разговор молчавший до сих пор Конрад. – Спириты не знают, с кем общаются. Они только принимают сигналы через медиумов. Их может обмануть и медиум, и сам дух. Поэтому такие сеансы вообще-то считаются крайне опасными. Неприкаянные духи любят выдавать желаемое за действительное, лишь бы на них обратили внимание.
– Мы их здесь зовём не духами, – продолжал я, – а скорее душами – петранимами.
– «Душа камня»! – узнали сочетание растроганные итальянцы.
– Да. Так уж повелось, потому что по поверью обнаружили их здесь ваши предки наших предков. – Фраза получилась заковыристой, однако меня, кажется, поняли. Переспрашивать не стали. – Сегодня мы бы называли их по-другому, но если все привыкли, зачем менять, правда? Тем более, что у каждой души, у каждого камня есть своё собственное имя. Того, кого вы сегодня увидели, мы зовём Орлардом. Действительно, он выглядит как седой старик в ожерелье из рубинов. Все и всегда видят его только таким. Кстати, кто-нибудь что-нибудь почувствовал, когда его увидел?
– Желание книжку почитать! – брякнул Роналд и сам рассмеялся.
– Вы совершенно правы, – подхватил я. – Орлард отвечает у нас знаете за что? За мудрость, за знания. Он оберегает от скоропалительных решений. Его можно назвать…
– «Богом науки», – предположил Антонио.
– «Духом науки» будет точнее. Богов как таковых у нас нет. Те, кого обычно величают «богами», в нашем понимании находятся вне нашего мира. По той простой причине, что они его создали. Мы их так и зовём – Создатели миров. Их нельзя увидеть, с ними нельзя общаться, они для нас недосягаемы. Но чтобы наш мир существовал, они населили его духами, и эти духи – самое близкое, что есть к нашим создателям. Духи есть во всём, не только, скажем, в камнях и деревьях…
– Язычество, понятно… – Роналд выглядел слегка разочарованным.
– Называйте, как кому удобнее, – ответил я. – К нам как-то приезжали японцы. Они сразу узнали в этом подходе свою религию синто. Не могу сказать наверняка, но мне кажется, что до изобретения человеком единого бога, представление об окружающем у большинства народов было именно схожим и именно таким.
Глубже я распространяться намеренно не стал, потому что уже знал по опыту, что тема религии для многих наших туристов оказывается больной, и они совершенно закрыты и не готовы воспринимать ничего нового. Это в равной мере относилось и к католикам, и к протестантам. Однако тут голос подал отец датского семейства: