Зато Конрад и вправду оказался головастым мотористом. В том смысле, что без какой-либо подготовки освоил управление паромом и с наслаждением простоял у штурвала всю дорогу в оба конца. Когда мы сошли на берег и отправились в нашу таверну подкрепляться, он стал восторженно мечтать о том, как построит себе небольшую и скороходную яхту, приладит к ней мотор, и раз уж нельзя пользоваться автомобилем, будет рассекать на ней океанские волны. Лишь бы куда-то двигаться и двигаться быстро. Тут я напомнил ему о его договорённости с Пааво, у которого он должен был до конца уже этой недели забрать груду металла под названием «Порше». Конрад стукнул себя кулаком по лбу, погрозил ничего не понимавшей Фриане пальцем и сказал, что это она виновата в охватившем его склерозе. Он, действительно, забыл о данном Пааво обещании, а я ну просто умница, что не позволил забыть окончательно. Обе наши спутницы даже на родном языке не сразу поняли, о чём идёт речь, а когда поняли, Фриана по-детски обрадовалась, а Ингрид по-взрослому промолчала и только посмотрела на меня сочувственно. Она знала, что ни к чему путёвому эта затея не приведёт.
Как я впоследствии убедился, Фриана своим присутствием отвлекла Конрада не только от мыслей об автомобиле. На время он превратился в затворника, проводя вместе с ней долгие часы в доме дяди. Когда мы встречались, вид он имел несколько шальной, а я всё ждал, когда же он сам заведёт разговор на интересовавшую нас обоих тему и поделится находками из похищенной у старухи тетради. Но нет, Конрад как будто совершенно перестал ею интересоваться, а когда я один раз всё же решился ему напомнить, сказал, что никуда она не денется. Я его, конечно же, понимал, однако считал, что и он должен меня понять.
Туристы наши, в конце концов, благополучно уехали. Все, кроме Роналда Тодда, который накануне сказал, что опередит нас и самостоятельно переберётся в Окибар, чтобы успеть там сделать кое-какие дела до отплытия, однако в порт он так и не явился, и корабль отчалил без него. Мы с Конрадом решили не волноваться, потому что ничего страшного и в самом деле не произошло: ну опоздал, ну передумал, ну перекантуется где-нибудь недельку и сядет на другое судно – не велика беда. Роналд всегда вёл себя довольно странно, так что переживать за него, а тем более пускаться на его поиски никому совершенно не хотелось. Проводив основную группу, мы с почти чистой совестью вернулись в деревню. Оттуда Конрад буквально на следующий день, прихватив с собой Фриану, отправился к Пааво вызволять свой несчастный Порше. Воспользовавшись моментом, я попросил его оставить мне на хранение тетрадь Уитни, чтобы попытаться проникнуть в суть там написанного. Он, поразмыслив, оставил. Между тем в Окибаре были проявлены мои плёнки и отпечатаны фотографии нашей поездки, среди которых были и страницы из книги Элинор.
Я привык к тому, что после напряжённых дней и недель экскурсий с отъездом очередной группы наступает период апатии и моральной усталости, который хочется заполнить чем-нибудь спокойным и размеренным. А что может быть лучше, чем уединиться в спальне с дорогим твоему сердцу человеком и проводить время в любви и чтении. Чтением, правда, наше совместное занятие назвать можно было с натяжкой, поскольку тетрадь поначалу показалась нам обоим сущим ребусом. Даже те слова, которые я при беглом осмотре принял за наши, оказались написанными знакомыми знаками, но при этом были лишены какого-либо членораздельного смысла. Ингрид, принимавшая живое участие в моих мучениях, сразу поняла всю необычность наших находок (я постыдно утаил от неё некоторые подробности, так что она не знала о нашем с Конрадом взломе чужого дома и откровенном воровстве).
– Случайностью это точно не может быть, – заключила она, разглядывая разложенные поверх одеяла фотографии и листая книжицу. – Они обе содержат копии того, что у тебя пропало. Жалко, что мы не знаем, кто сделал эти замечательные рисунки. Я никогда не верила в существование Элинор, но если это действительно её почерк и её прощальная записка, то и рисунок с кругами-мирами принадлежит ей. Возможно, легенды просто слишком мало нам о ней донесли. Возможно, она сыграла в нашей истории гораздо более важную роль, чем мы сегодня знаем и помним. Напомни-ка мне ещё раз легенду про земляного червя Ибини.
Пока я рассказывал ей про Переходные Врата и Великую Пучину, передо мной стоял образ прекрасной Василики, неразрывно связанной с тем временем, когда я впервые услышал эту версию населения нашего мира за счёт выходцев из мира соседнего.
– Получается, что этот червь, или нечто на него похожее, прокопал землю под нашим островом на такую глубину, что дно океана осталось где-то наверху. Там он чуть было ни попал в другой водный резервуар, названный «великой пучиной», вовремя остановился, стал копать вбок, то есть вдоль неё, и докопал до некой новой непреодолимой преграды, названной «земным столпом», и был вынужден подняться вверх, на поверхность, которая уже оказалась… где?
Я вышел из задумчивости, поскольку вопрос был адресован мне.