Выбирать не приходилось — так или иначе надо попасть в дом, согреться, выпить чего-нибудь горячего, высушить одежду. Всеслав приник к залепленному снегом грязному окошку и ничего не увидел: окошко было задернуто ситцевой занавеской. Что же делать?
Он вспомнил о мобильном телефоне, полез в карман… пусто. Наверное, телефон выпал во время падения, подвела привычка постоянно держать его под рукой. Будь он во внутреннем кармане… Эх, досада! Ладно, нечего на себя пенять.
Новый прилив боли едва не лишил его сознания, в глазах потемнело, в груди образовалась гулкая, сосущая пустота… Ноги вмиг стали ватными, непослушными. Не хватало только свалиться здесь, у самого порога этой мазанки, за метр от долгожданного, спасительного убежища, тепла, горячего чая или хотя бы кипятка.
Борясь с дурнотой, он шагнул к двери, у которой намело сугроб, — дернул за ручку. То ли обитатель домика запер дверь, то ли мешал снег, но… Сыщик не успел додумать эту мысль — голова закружилась, сознание померкло, руки и ноги обмякли, и он медленно, вяло осел в наметенный у входа сугроб.
Его уже успело присыпать, когда дверь, жалобно скрипнув, внезапно отворилась внутрь, и багровый отблеск свечи лег на распростертое у порога тело.
Наступила ночь, а Славка так и не явился домой. Ева привыкла, что такое порой случается; она смотрела в окно, на сплошную стену снега, на желтые глаза фонарей. Их свет придавал летящим снежинкам золотистый оттенок.
Столбик термометра опустился до двадцати пяти градусов — не критическая температура, но холодно. Где же Смирнов? «Иди ко мне, — мысленно позвала его Ева, приложила ладонь к стеклу. Как будто он мог увидеть этот знак ожидания. — Хватит бродить по пустынным, промерзшим улицам Москвы ли, Старицы. Провинциальные города особенно глухи, безлюдны долгими зимними ночами. Только трещат от стужи деревья да свистит поземка. Морозная тьма поглощает все — звуки, огни, она полна холодного, отчужденного молчания. Она разлучает возлюбленных, и снег заметает их следы. Она гасит свечи, и остается единственная ниточка, единственный путь от сердца к сердцу: это путь любви».
В непроглядном мраке взвыла метель, словно отбившийся от стаи волк, — заунывно, тоскливо и страшно. Ева отошла от окна, зажгла желтый абажур.
«Не могу уснуть, значит, буду думать, — решила она. — Спрашивая людей, я не нахожу ответов. Следует обратиться к самим вещам: возможно, они заговорят».
На столе лежала книга «Египетский крест», вышивки и поникший цветок розы, который Еве любезно согласилась уступить за символическую цену продавщица цветов в метро. Ее нежный товар не выдержал испытания холодом или временем, неважно.
— Вдруг ты еще оживешь? — обратилась к цветку Ева и поставила его в вазу с водой. — Давай, дыши, пей, отогревайся. Мне нужна твоя подсказка.
Она вспомнила, как, выходя из метро, остановилась и загляделась на цветы. Азор… роза… рожденная из крови богини Венеры. Что-то в этом есть… Что?
—
Продавщица встрепенулась, по-своему расценив слова потенциальной покупательницы.
— Вам подобрать букет?
— Нет, я… дайте мне вот эту розу.
— Она чуть подмерзла, — непонятно чему обрадовалась продавщица. — Берите так.
Ева протянула ей пару мелких купюр, взяла цветок и поспешила к выходу. Она не могла отделаться от мыслей о содержании письма, прочитанного Верой Петровной. Дама как нельзя кстати проявила неуемное любопытство, нарушила правила этики и посмела вскрыть чужое послание. Честь ей и хвала! Только странный текст не подлежал истолкованию: тот, кто его составлял, был не промах по части конспирации и отлично разбирался в психологии людей. Разумеется, он предусмотрел, чтобы
Сначала Вера Петровна клялась и божилась, что содержание накрепко врезалось ей в память, потом сдалась — полезла в компьютер и отыскала файл.
— Я ведь и правда забыла о письме! — оправдывалась она. — То есть… я, конечно, давно собиралась его прочитать, но все руки не доходили. А когда узнала о смерти Яны Арнольдовны, на меня будто затмение нашло, ни о чем не думала, кроме этого послания. Знаете… ее ведь уже не было в живых, и я… позволила себе. Вдруг там есть какое-нибудь указание на причину ее смерти? Я только из соображений помочь! Поэтому и скопировала текст, на всякий случай. В голове-то все не удержишь!
Ева уверила пышную блондинку, что в ее поступке нет ничего предосудительного. Та расцвела, но облегчение быстро сменилось отчаянием.