Хозяйка леса

Тойво включил ток, пила плавно и послушно врезалась в мякоть ели. Вот ветви ели, отягченные смолистыми шишками, тревожно зашелестели, и дерево, словно не желая расстаться с синевой небес, медленно покидая высоту, рухнуло на землю, обрызгав траву зеленым хвойным дождем. Тревожно качает вершиной белоствольная красавица-береза. Стальная пила Тойво коснулась атласной коры, из-под топора Ивана брызнул березовый сок. Медленно, словно не веря, что жизнь ее кончена, береза падает. Пышная листва дрожит, трепещет.

— Чистая работа! — похвалил Куренков.

Голубоглазый Тойво, с нежным, как у девушки, цветом лица, ловко управляется с тяжелой пилой. Он не делает ни одного лишнего движения. Полминуты, три четверти, минута, и могучие деревья уже не жители лесного края, а обыкновенная деловая древесина. Шумит, гудит зеленый цех, редеет делянка. Все шире небо над лесом, все больше на лесосеке света, и на землю, всегда покрытую густой тенью, впервые падают солнечные лучи. Стараются молодые лесорубы. Бойко стучат острые топоры подруг. С урчаньем ползет трактор Пети Захарова, с ласковой кличкой «котик», волоча пачку хлыстов к эстакаде, на узкоколейке нетерпеливо кричит воткинский паровозик, притащивший порожняк на верхний склад. «Да-вай ле-е-ес!» На гудки паровоза бор отзывается многоголосым эхом. Испуганная шумом кукушка летит в дальний лес, где нет людей, чтобы в тишине тосковать о своем одиночестве.

Куренков успел побывать на участке второй бригады и опять вернулся на делянку Тойво. Лесная косовица идет успешно. Покорно валятся лесные великаны, подминая под себя хрупкую поросль. Делянка заметно редеет. «Рябчики» Куренкова давали темпы. Неустанно стрекотала пила Тойво, ухала земля под ударами валившихся деревьев, дробно и звонко перекликались топоры сучкорубов. Участок Куренкова шел в леспромхозе первым. Куренков был болезненно самолюбив, и когда его обгоняли «дружки-мастера», он чаще, чем обычно, наведывался на их участки, внимательно присматривался к работе, учил своих лесорубов новым приемам валки, обрубки сучьев, обсуждал с ними, как экономить время, наращивать темпы в работе. Его участок незаметно подтягивался и вновь вырывался вперед. В такие дни Куренков был особенно щедр, и вся его зарплата и премия, что составляло довольно круглую сумму, уходила на «пиры», куда приглашались «мастера-дружки», которые откровенно завидовали ему. У Кузьмича, мол, тракторы не выходят из строя, рабочие не прогуливают. Любомиров ему благоволит. К нему и парторг на участок чаще наведывается, и председатель рабочкома, и главный инженер. Куренков любил выпить, но на работу приходил всегда вовремя, трезвым и требовал от лесорубов порядка и дисциплины. К бригаде Тойво он питал отеческую нежность. «Рябчики» его никогда не подводили.

Не видел за деревьями Куренков, как с тыла приближалась к его делянке Анастасия Васильевна. Она шла по вырубке. Кучи веток, кроны сосен, как отрубленные гигантские головы с пышной шевелюрой, сломанные рябиновые кусты и, куда ни глянь, раздавленные сосенки и елочки. Зачем понадобилось лесорубам так зверски уничтожать молодняк? Ох, этот Парфенов! Не проследил вовремя за работой лесозаготовителей. И как у него поднялась рука принять такую вырубку? Крепко сжала рот Анастасия Васильевна, недобро сверкнули зеленые глаза из-под нахмуренных бровей.

Куренков заметил лесничую. Рука мастера машинально подтянула застежку «молнию» на комбинезоне. «Эх, не вовремя идешь сюда, моя желанная! — беспокойно подумал он. — Лучше бы сторонкой прошла, «лесная орлица». В поселке он сам искал с ней встреч, но в лесу тщательно избегал ее: так работалось спокойнее.

— Команда, к порядку! Хозяйка лесная жалует. Чтоб мне ни сучка, ни задоринки!

И вдруг, сердито выкатив глаза, Куренков закричал Тойво:

— Что ты делаешь, бестолковщина!

На лице Тойво отразилось изумление. Уж не ослышался ли он?

— Не трожь! — Куренков даже попридержал пилу, боясь, как бы вальщик не смахнул хлипкое дерево, жавшееся к вековой сосне.

Тойво пожал плечами. Он все время убирал «мелочь». Все вальщики расчищают рабочее место. Раньше мастер ничего не говорил, а сейчас вдруг рассердился.

— Постарайся, голубок, не смять мелкоту, будь она неладна! — попросил Куренков.

Тойво пристроил пилу у корня дерева, оставив жизнь его потомству. Куренков одобрительно крякнул, когда спиленное дерево грохнулось на землю, не задев своего слабого детеныша. Пусть лесничая успокоится. Молодняк Куренков бережет. Вдруг он коршуном метнулся к поверженной сосне. На рыжей коре чернело клеймо. Словно не доверяя своим глазам, Куренков потрогал его рукой.

— Куда ты смотрел! — гневно обрушился он на вальщика. — Семенник подрезал, крот слепой!

— Случайно, Михайла Кузьмич. — Тойво виновато опустил голову.

Гнев Куренкова сменился отчаянием.

— Убил! Без ножа зарезал. Мать честная! Прямехонько к нам идет. Она меня сейчас живьем проглотит. Берись за пилу поживее! Чего уставился на клеймо, как баран на новые ворота?