«Что с ним такое делается?» — терялась в догадках Анастасия Васильевна.
Баженов, не прощаясь, пошел к двери.
— Алеша, ты вправе сердиться на меня, но поверь… — начал Погребицкий, идя вслед за товарищем.
Анастасия Васильевна слышала, как он что-то говорил Баженову за дверью. Вскоре он вернулся растерянный, смущенный.
— Я понимаю, — заговорил он притворно-участливым голосом. — Ему тяжело. А кто виноват? Сам. Мне его жаль, как близкого друга. Но нельзя с головой уходить в работу… Семья требует внимания.
Анастасия Васильевна молчала, удивленная всем происходящим.
— Алексей самолюбив… Я понимаю его состояние и прощаю ему резкость… грубость… Но перед ним я не виноват. Нина Петровна сама сделала выбор.
«Ах, вот оно что! — внутренне поразилась Анастасия Васильевна. — Нина уехала к Погребицкому!»
Она встала:
— Пожалуй, мне пора.
Погребицкий ее не удерживал.
Лежа на жесткой кровати в своем номере, Анастасия Васильевна долго не могла успокоиться. Нина ушла к Погребицкому, к этому самодовольному позёру. Променяла Алексея Ивановича на никчемного человека. Как же! Погребицкий пишет диссертацию, он будет ученым. Ученым!
Анастасия Васильевна усмехнулась. Она вспомнила Сибирь, Погребицкого на посту заведующего питомником, свои столкновения с ним. «Украшать город в войну акациями и березами? — говорил он, когда она настаивала на озеленении улиц. — Запомните, мы здесь, в тылу, работаем только для фронта. Витамины, черная смородина, — вот наша задача». Но черная смородина ловко уходила из его рук на рынок. «Нашла героя!» — с злой иронией подумала она о Нине.
Анастасия Васильевна глубоко вздохнула. Алексей Иванович любит жену. Ему больно… Он так близко сейчас, всего в нескольких шагах. Прийти бы к нему в эту минуту, утешить, сказать ему, как он ей дорог. Только она одна понимает, что творится сейчас у него на душе…
Баженов не сразу понял, что такое он услышал от Погребицкого. Он не помнил, как очутился в своем номере. Голова у него кружилась. Он опустился на диван и долго сидел в оцепенении. Зазвонил телефон. Баженов вздрогнул, подошел к аппарату, поднял трубку и опустил ее на рычажок, добрел до дивана, лет. По коридору ходили, разговаривали, хлопали двери номеров, потом все затихло. Баженов машинально потянулся за папиросами, закурил. В пепельнице росла гора окурков. По номеру плавали клубы синего дыма. Перед ним в табачном дыму носился образ Нины, насмешливый, дразнящий, желанный. Он задыхался от ревности, злобы, ненависти. Как она могла? Он вспоминал прошлое, первый год своей жизни с ней. Погребицкий был частым гостем в его доме, возил Нину на прогулки, в театр, а он так слепо доверял жене. Может, уже тогда она обманывала его и вместе с любовником смеялась над его простодушием, доверчивостью?
Всю ночь он не сомкнул глаз.
Днем Баженов пришел к Анастасии Васильевне в номер сказать, что он остается в Петрозаводске по делам леспромхоза дня на два.
— А это вам на память о совещании.
Он преподнес ей большую книгу в добротном переплете.
— «Калевала»? Спасибо, Алексей Иванович. Я давно хотела приобрести эту книгу.
— Прочтите из второй песни о севе леса в Карелии.
Анастасия Васильевна нашла нужную страницу, прочитала вслух:
— Чудесно! — воскликнула Анастасия Васильевна.
— Вяйнямейнен знал лесоводство не хуже наших ученых, — пошутил Баженов. — Герой Калевалы занимался делом. Он не ездил на совещания, не писал диссертаций, не получал повышенных окладов. Он работал. И с каким знанием дела! «На горах он сеет сосны… Сеет он по рвам березы…» А вы, товарищи-лесоводы, занимаетесь разговорами. Разве не так? Сколько людей получило и получает ученые степени благодаря лесу. Лес их кормит. Пора бы ученым отдать лесу должок.
Анастасия Васильевна слушала Баженова, чуть прищурив глаза.