Хозяйка леса

В конце улицы вспыхнула песня. Стрельцова отбежала от окна. Песня удалялась. В тишине задорно звучали голоса: «Иду я вдоль по улице, а месяц в небе светится, а месяц в небе светится, чтоб нам с тобою встретиться»…

Стрельцова кипела от негодования. Он, такой образованный, деликатный, и не мог найти женщину лучше той грубиянки? Где его глаза?.. Силуэты исчезли. «Они» ушли в глубь комнаты.

Зло сорвала Анна Корнеевна на Куренкове. Мастер сидел у своего дома под ярким уличным фонарем и покуривал. Он был в лесничестве: Матвеевна сказала, что Настенька ушла куда-то по делам.

— Добрый вечер, Михаила Кузьмич, — задорно пропела Стрельцова. — Видала я, как вы сегодня тащили в «замок» полный мешок продуктов. Батрачите на своих новых друзей?

— Чего? — удивленно протянул Куренков.

— Слугой стали у лесничихи. Весь поселок над вами смеется.

Куренков окинул Стрельцову долгим взглядом, будто видел впервые эту полную женщину в добротном черном пальто и желтом берете.

— Считал я тебя, Анна Корнеевна, умной бабой, а на поверку оказалась ты круглой дурой.

— Что?! — взвизгнула Стрельцова. — Кто вам дал право оскорблять меня? Вы — хам! Хам!

Куренков усмехнулся:

— Еще чего скажешь?

— Вы не мужчина, а тряпка! Да, тряпка! А ваша лесничиха — шлюха!

— Слушай, Анна Корнеевна. — Куренков поднялся со скамьи и с тихой угрозой проговорил ей в лицо: — Попридержи язык. Не обливай грязью другую женщину, на себя погляди.

Стрельцова побелела, затряслась:

— Так вот вы как со мной!.. Хорошо… Я вам это припомню!..

Каблуки Стрельцовой дробно и гулко застучали по деревянному настилу, и вскоре она растаяла в темноте.

Куренков сердито плюнул и ушел в дом.

От полотна узкоколейки до четырнадцатого квартала метров двести. Но не прошла Анастасия Васильевна и десяти метров по лесу, как стали попадаться опаленные огнем сосны, а еще через несколько десятков шагов глазам открылась картина, заставившая сжаться сердце. На серо-пепельной земле черными трубами торчали стволы семенных деревьев. По углам участка чернели груды обгоревших сосен и елей семенной куртины, а там, где недавно весело шумел хвойный молодняк, торчали сизые головешки. Парфенов не понимал, зачем она таскает его по пожарищу? Чего она ищет на пепелище? Весной они потом поливали квартал, сеяли под мотыгу две недели подряд изо дня в день, от зари до зари, и вот огонь сожрал все за два часа. Весной она проявляла чересчур много усердия, не давала людям ни сна, ни роздыха: «Товарищи, работайте, старайтесь! Лесокультуры — наша надежда». От одной искры все обратилось в прах: и столетние семенники, и всходы. От надежд остался один пепел. И чего она так отчаянно восклицает: «Вот несчастье! Вот беда!» Пора бы ей, лесничей, привыкнуть к этому стихийному бедствию, а она ходит по участку, как среди могил дорогих родственников, только что не заплачет.

— Гаврила Семенович, расскажите все по порядку.

— Что тут рассказывать? Загорелось, тушили. Обычное явление. — Чего она взбеленилась? Закричала, ногами затопала: «Как вы смеете быть спокойным, равнодушным?» Дом что ли ее сгорел? Или он, Парфенов, поджег лес? Покричала, а потом притихла, обвела глазами пожарище и со вздохом уронила: «Столько трудов! Столько сил, ай-яй!» Всю дорогу ехала, не проронив ни слова. Когда приехали в поселок, потащила его в контору и потребовала, чтобы Любомиров вызвал к себе начальника лесовозных дорог. Парфенов досадовал, что пожар случился в ее отсутствие. Впрочем, его вины нет. Лес загорелся от искры паровоза. Леспромхоз давно обещал поставить искроуловительные сетки, но машинистам сетка не нравится. Сетка, видите ли, уменьшает тягу топки, не та скорость…

Начальник узкоколейной железной дороги — толстый, почти круглый, с расплывшимися чертами лица — выслушал «речь» лесничей, в которой то и дело мелькали слова: «безобразие», «суровая ответственность», «противопожарная безопасность» и сказал, что он считает пожары на дороге неизбежными.

— Вы считаете? — Анастасия Васильевна задохнулась, словно от дыма пожарища. — Вы хладнокровно уничтожаете народное достояние, пускаете по ветру миллионы рублей! За такие дела судить надо!

— Думайте, что говорите! — закричал начальник дорог. — Вы не прокурор, товарищ Самодветова, а лесничая. Вам нужен штраф? Вы его получите.

— Какое бесстыдство! — воскликнула Анастасия Васильевна, взглянув на Парфенова, как бы обращаясь за его поддержкой, но ее помощник усиленно рассматривал свои ногти. — Совесть потеряли! Чувство долга перед государством… Чьими деньгами вы платите штраф? Государственными! Не очень хлопотно перемещать деньги из одной кассы в другую. Вас не волнует гибель леса, да?

Начальник дороги побагровел, хотел что-то сказать, но Любомиров опередил его.