Хозяйка леса

— Мы пришли работать, а не охотиться.

Парфенов невозмутимо молчал. Он спрятал свой трофей в густых ветвях ели.

— Начнем перечет от Светлого ручья?

— Да, — коротко ответила Анастасия Васильевна.

Вот уже целый час идет лесничая со своим помощником по лесу, и оба молчат.

В сосновом бору земля покрыта глянцевитым настилом игольника. Вековой настил хвои скрадывал шорох шагов. Валуны, подернутые лишайником, тяжело и навечно осели к лесной земле. Смутный ропот пробежал по вершинам деревьев и мгновенно стих. Ухо Анастасии Васильевны уловило тонкий свист рябчиков в ельнике.

На поляне неподвижно стояли одинокие березы, бесшумно роняя на поблекшую траву последние червонно-желтые листья. Словно завороженная, следила Анастасия Васильевна за редкой золотой метелью. Сорвется березовый лист и долго кружится в воздухе, будто место выбирает, куда лучше упасть. Осень. Пора увядания. И лишь вереск — вечнозеленый кустарник — цветет и цветет. Нежные веточки с хвоевидными листочками усыпаны мелкими лилово-розовыми цветами. Ему не страшна осень. Иногда он и снег встретит с еще неувядшими цветами. Живучее растение. Он заполнил все поляны, прогалины, просеки, щедро украсил осеннюю землю.

— Лось прошел. — Парфенов показал на свежий погрыз на сосне.

Анастасия Васильевна удивилась. Парфенов говорил с ней только о деле, и то в случае крайней нужды. Она искоса взглянула на грузную фигуру Парфенова, облаченную в синий свитер и ватник: он боялся простуды и во все времена года тепло одевался.

Парфенов обошел сизо-зеленый куст можжевельника с пустыми тенетами паутины на тех ветках, где повис красный лист осины и, не глядя на свою спутницу, спросил:

— Вы отдали чертежи Зайцеву?

— Да.

— Напрасно.

Анастасия Васильевна молчала, ожидая, что он скажет: пусть выскажется дальше.

Парфенов сбил хлыстиком гриб, наколотый на сухой сучок осины — плоды старания белки, сушившей грибы на зиму — и продолжал: — У старика поджилки трясутся, когда ему приходится обращаться к начальству, даже по делу.

Анастасия Васильевна молча подняла брови.

— Он нас терпеть не может! — зло выдохнул Парфенов, кроша сапогами рыжики, густо усеявшие землю.

— Вполне возможно. Я многим неприятна.

Она спокойно продолжала свой путь. С минуту Парфенов шел молча, искоса поглядывая на ее статную фигуру, на непокрытую голову с тяжелым узлом волос на затылке. Вороха опавшей листвы шуршали под сапогами. Он сорвал рябиновую огненно-красную кисть, пожевал терпкие ягоды, сказал с сердцем:

— Стоило ломать копья, чтобы леспромхозовские мыши съели чертежи!

— Я тоже боюсь, как бы старик нас не подвел, — призналась Анастасия Васильевна.

— Вот-вот! — живо подхватил Парфенов. — Не теряйте времени. Заберите у Зайцева чертежи и везите в управление.

— Подождем… Он обещал…

— Да не верьте вы ему, — досадливо поморщился Парфенов. — Зря время растеряете. Пока решат в управлении, да и решат ли?..

— Да, это так, — согласилась Анастасия Васильевна, осторожно ступая по земле, покрытой крохотными елочками.

— Так действуйте! — горячо воскликнул Парфенов. — Вы такая решительная и вдруг…

Он замолчал под внимательным взглядом лесничей:

— Почему вы вдруг забеспокоились о судьбе леса?

Парфенов усмехнулся:

— Я хотя и плохой, но, все-таки, лесохозяйственник, а не пекарь.

— Верно, — невозмутимо подтвердила она.

Парфенов наглухо застегнул ватник, поправил, на плечо ремень ружья, обошел лежавший на пути замшелый валуи и незаметно отдалился от Анастасия Васильевны, а она шла и ломала голову над словами Парфенова, ища причину перемены в отношения своего помощника к делам лесничества. Она верила и не верила в его искренность.

Хвойное море, неувядаемая краса земли карельской, могучий бор. От Светлого ручья — давней вырубки — тянутся нетронутые лесные массивы на сотни километров, обрываясь где-то у истоков реки Суны.

У Светлого ручья — молоденький березняк. В березняк забралась темно-синяя пышная ель-семенник. Лапник ели окроплен желтыми березовыми листьями. Светлая роща осталась позади. Анастасия Васильевна и Парфенов углубились в бор.

Нелегкая работа — наметить делянки для рубки. Каждую делянку промерь, отграничь от соседней визирами, поставь на углах и перекрестках окоренные столбы, пересчитай все деревья на лесосеке — запас леса, раздели запас по породам, сортиментам, учти крупный, средний и мелкий лес и потом в конторе посидишь не один вечер над чертежами лесосек, перечетными ведомостями, чтобы правильно, по таксе оценить лес, который начнет рубить леспромхоз. А сколько труда надо, чтобы проклеймить каждый оставленный на корню семенник!

Вся эта работа называется коротко — сделать отводы, а отнимает она у лесничего и его помощника почти все время и все силы. С утра до вечера на ногах, и так не один день, и не один месяц.

Парфенов ворчал: «Каждое дерево брать на учет — невозможно. Раньше бывало на глазок прикинешь и ладно. Лесорубочный билет — не паспорт. К чему такая точность?»