Хозяин болота

Ива слушать спор не стала. Её ждало иное дело. Проверила, на месте ли болотный корень, и шмыгнула в калитку кузнецова дома, пока все отвлеклись.

Наперво, в нос ударил запах. В трясине болотный дух и то слабже! Когда же глаза вновь стали зрячими и различили в темноте избы силуэты, Иве и вовсе поплохело.

Кузнец, красавец и силач, о котором каждая девка хоть раз а вздохнула, лежал запелёнатый точно младенец. Там, где меж тряпицами виднелась кожа, чернели язвы. Руки его покоились поверх одеяла, а ниже пояса Бран был закутан, но Ива почему-то знала: там-то самая болезнь! Тем местом, которое причинило ей нестерпимую боль, кузнец страдает всего горше. Глядеть она, конечно, не стала — невмоготу.

— Матушка?

— Нет, Бран. Это я.

Ива приблизилась. Теперь уж нечего бояться — кузнец головы повернуть не в силах, не то что напасть. Он и говорил с трудом. Сипло, с бульканьем в груди. А когда открывал рот, меж губ сочилось чёрное. Тёмные пятна въелись и под носом. Их раз за разом утирали, но они проступали опять.

Не зная, что молвить, девушка спросила:

— Живой?

— Матушка, где ты? — Бран слепо пялился в потолок и, кажется, вовсе не слышал, что у него спросили.

— Нет, Бран, это…

Ива шмыгнула носом и вдруг кинулась на колени у его постели. Сжала двумя руками некогда широкую и полную силы ладонь и заплакала.

— Прости меня… Прости, Бран! Не желала я тебе такой участи! Лучше б стерпела, смолчала… Прости!

Услышал ли он её? Понимал ли вообще, что ещё находится на этом свете или частью рассудка уже шагнул за Огненные врата?

Ива кончила причитать. Следовало делать то, за чем явилась, а не слёзы лить. Она утёрлась рукавом и достала цветок. Тот казался свечой в темноте и воистину мерцал алым огоньком.

Много врак люди сказывали про болотный корень. И где рос, и как выглядел, и от чего лечил… Об одном сказители умалчивали: как именно цветок использовать. Потому лекарка доверилась чутью.

Она надавила на щёки Брана, чтобы тот распахнул рот, а как только меж губ полилась смоляная грязь, впихнула в них цветок целиком.

Бран закашлялся, норовя выплюнуть лекарство, грязь брызнула во все стороны. Ива было испугалась, хотела помочь кузнецу сесть да подставить плошку… Но сцепила зубы и двумя руками зажала ему рот. Без лекарства кузнец умрёт так и эдак, а с ним всё же может спастись.

— Терпи! Терпи, миленький! — засюсюкала она. — Сейчас полегчает!

— Ма… ма-ма… Ма… кх… кх…

Ива держала его, и сама удивлялась, насколько слаб стал кузнец. Не осталось в нём страшной силы, теперь вся власть была у девки. Хочет — задушит, хочет — умереть даст. Ива аж ужаснулась таким недобрым мыслям!

Меж её пальцев сначала сочилось чёрное, потом сменилось красным. Помстилось — кровь, но кровь гуще да темнее, а эти струи были светлыми, ещё и теряли цвет с каждым ударом сердца. Наконец стало ясно, что изо рта Брана течёт самая обычная слюна. Когда Ива отпустила его, парень запрокинул голову и тяжело дышал, но бульканья в его груди уже не было слышно.

Ива поднялась с колен, посмотрела свысока на кузнеца и произнесла:

— Я прощаю тебя, Бран. Ты сотворил страшное и ты за это поплатился. Но я не желаю тебе зла и прощаю.

Услышал ли он её, осознал ли слова, Иве было уже всё равно. Она произнесла их для себя. И ушла, боле не оглядываясь.

Повезло: Прина всё ещё носилась по Клюквинкам за неуловимой козочкой, а следом за ней бегали, улюлюкая, счастливые детишки. За таким развлечением никто и не заметил бы, как чужой двор покидает хрупкая невысокая девушка.

Но… заметили.

Аккурат в калитке Ива столкнулась с Еней. Нескладёха негромко вскрикнула от испуга и потупилась.

Сутулая, неровно загорелая, с тонкими косичками и рыжими пятнами на щеках… Еня была на диво дурна, но в тот миг смотрелась облезлой кошкой, выслеживающей мышь. Охотница, — не жертва. Однако, врезавшись в Иву, тут же растеряла всю грацию, съёжилась и уставилась на лапти.

— А я тут… — замямлила она, быстро подняла и опять перевела взгляд вниз. — Я гляжу — ты… Дай, думаю, подойду…

Ива украдкой перевела дух: не поняла нескладёха, что она вышла из кузнецова дома. Просто увидела в толпе.

— Здравствуй, Еня, — улыбнулась она.

Совсем недавно все одногодки Клюквинок слыли подружками. Не так много в селении народу, чтобы ходить особняком, в компании всяко веселее. Это теперь девицы раздружились с Ивой. Кому родичи не велели, а кто и сам докумекал, что от зеленоволосой жди беды.

Еня же одна из немногих не начала косо смотреть на бывшую товарку. Нет, вечерами она больше к ней не захаживала да похвастаться обновкой не прибегала, но и пальцем почём зря не тыкала. Вот и теперь порадовала:

— Пойдём на засядки?

Кто ж не любит засядки?! Летними вечерами, когда дела сделаны, а молодая удаль просится на волю, девушки частенько собирались вместе. Песни попеть, сердечные думы обсудить, погрызть сладких орехов. Не совсем уж бездельничали, конечно: кто кудель с собой приносил, кто вышивку. За занятной беседой любая работа спорится!

— С радостью бы, — ответила Ива. — Да кто ж меня примет? Погонят.