— И что с того?! Спас же! — Ещё немного — и сорвётся девка на бессильные рыдания. А кому как ни ей знать, что слёзы ещё никого не убеждали. Она прижалась лбом к его спине и тихо попросила: — Аир, миленький, не губи деревню! Мы не сделали тебе дурного! — И добавила, вспомнив совет домового духа: — В память о той, кого ты не забыл…
Домовой кот предупреждал, что может и не сработать. Что Хозяин болота может не помочь, а напротив, осерчать. Так и вышло.
Чёрные вязкие капли просочились через его бледную кожу, потекли из ушей, из глаз и из носа. Хозяин болота мигом превратился в живое воплощение трясины. Ива попыталась отскочить, но ладони прилипли к мужчине, как бабочка прилипает к вязкой смоле дерева.
— Ты не смеешь, — забурлило глубоко внутри его груди. — Не имеешь права говорить о ней!
Ива рванулась изо всех сил, кажется, оставив прилипшим намертво клок кожи, упала навзничь. Хозяин болота возвышался над ней бесформенным чёрным коконом.
— Всё, что я делаю, я делаю ради неё! Я не забыл! Я только её и не забыл!
— Так неужто она хотела бы невинных людей погубить?! — вскричала Ива.
Хозяин затрясся от смеха.
— Невинных? Невинных! Это кто ж тут невинный?! Может, твой кузнец? Тот, кто подол хотел тебе за сараем задрать? Он — невинный? Или быть может… — Чёрный монстр с зелёными глазами навис над нею. Подобия рук впились в землю справа и слева от тела Ивы. — Может тебе понравились его ласки?
Уж чему-чему, а этому мать Лелея Иву не учила. Её и вовсе не учили перечить тем, кто сильнее, и уж подавно тем, кто опаснее. Эту науку поруганной девке пришлось постигать самой. Она наугад ударила туда, где должна была находиться голова Аира, ныне скрытая грязной болотной жижей.
— Не смей говорить так! — приказала Ива прежде, чем поняла, кому влепила пощёчину.
Чего девка не ожидала, так это того, что пощёчина вернёт монстру человеческий облик. Чёрные капли стекли с него, закапали ей на лицо, на рубаху. Аир же, легко опершись на одну руку, перекатился в сторону и сел рядом.
— Что ж, — он криво улыбнулся. — Если желаешь спасти деревню, спасай и того, кто над тобой надругался.
Ива схватилась за запястье, по привычке прикрывая синяки, и лишь после вспомнила, что те уже сошли. А Аир насмешничал.
— Может, ещё не всех девок в деревне он перепортил. Хочешь, — лечи его. Пусть дальше развлекается!
Кулаки девушки сами собой сжались, сминая мох. Неужто до сих пор не забыла? Нет, не забыла! Ни веса тяжёлого тела, ни заломленных рук, ни боли, от которой некуда спрятаться.
А ещё не забыла, как измученный, исхудавший кузнец стоял на четвереньках, изрыгая из себя чёрную грязь; как прятался от солнечного света; как текли из его глаз чёрные слёзы.
Заслужил ли он прощения?
А смерти?
Ледяная рука легла на её щёку, заставив повернуться. Аир прижался лбом к её лбу.
— Хочешь узнать, что такое месть? Хочешь, я знаю. Дай умереть кузнецу. Посмотри, как он мучается, насладись. Упивайся его слабостью, как он упивался твоей. Или… — Его взгляд метнулся к болоту. — Спаси его. Всего-то и нужен что болотный корень. Но ты не станешь, так ведь?
Болотный корень… Ива знала его сказкой. Такой же, как истории о Хозяине болота. Цветок рос на дне, в самой трясине. И цвёл лишь под водой. Маленькая алая звёздочка, охраняемая полчищами нечистых духов. Спасение для умирающих и смертельный яд для здоровых. Сказывают, когда-то они цвели по всему краю: бери, кому нужно. Но люди жестоки. И спасительный цветок стал товаром и сущим проклятием. Многие погибли прежде, чем боги, осерчав, лишили людей лекарства от всех болезней.
Быть может, оно и к лучшему, что теперь чудо-трава не доставалась абы кому.
Быть может, стоило признать, что Бран её не достоин.
Ледяные губы коснулись виска девушки.
— Ты хотела, чтобы он страдал. И он страдает. Смотри. Наслаждайся. Мы ведь с тобою похожи, невестушка.
Ива поднялась медленно, как во сне. На земле, где она сидела, остался шерстяной платок и смятый, изуродованный мох. Она отвязала и бросила наземь котомку. Скинула юбку, стянула рубаху.
Аир смотрел на девушку во все глаза, точно впервые увидав.
Бледная и хрупкая, с тонкой кожей… Она чем-то походила на тех болотниц, что десятилетиями пели ему утешающие песни. Но было в ней нечто, чего в мертвянках отродясь не водилось. Что не во всяком живом-то человеке встречается. Оно горело глубоко внутри, обжигало и разгоняло тьму.
Девушка не стала объясняться. Она поклонилась Хозяину болота, благодаря за совет и дозволение, и пошла к тёмной воде.
Трясина приняла в объятия ряски нагое тело, обволокла и пронзила холодом, но Ива лишь слегка поёжилась.
— Стой!
Аир вскочил. До последнего не верил, что дурёха взаправду решится нырнуть за болотным корнем.
Ива послушно замерла, и только тут стало ясно, как сильно дрожат её хрупкие плечи. От страха ли, от озноба — не всё ли равно.
Она говорила чуть не плача, но и не подумала вернуться.
— Я не погублю Брана! Я просила тебя о защите, а не о мести.
— Мне виднее, что тебе нужно!
Аир едва поспел к ней, ухватил и потащил к суше, а Ива вцепилась в него зубами со всей мочи.