Хозяин Марасы

Твои желания всегда сбываются, – Танила повернулась к нему и устроила голову на плече, вдыхая запах свежего льна. – Ты эгоист, Энцо. Целеустремлённый жадный эгоист и всегда получаешь желаемое. И кого же ты ждёшь?

Я жду ту, что станет моей дочерью. Женщину с мертвецом за спиной, вместе с которым ушёл смысл её жизни. Женщину, одержимую желанием получить то, что есть у других, и чего она не имеет. Я знаю и вижу, как ночью и с клинком в руке она добьётся воздаяния. Как заслужит право и саму возможность снова жить. И сердце этой женщины будет навек отдано лишь одному человеку, но в этот раз это буду я. Да, я не хочу, чтобы подобное сокровище миновало мои сети! И я готов провести в ожидании десятки лет, но я всё же увижу её. Я не буду торопить события и искать, рискуя пройти мимо, запутавшись в переплетении дорог. Я буду звать её сюда, ждать её, мою дорогую мечту. И в потухших глазах я зажгу свой свет.

Губы растянулись в хищной улыбке, а синие глаза залило чернотой. Всего на миг, но этого хватило, чтобы воздух задрожал, услышав его слова. Шевельнулись деревья, которые цвели, но не знали плодов. Зашелестели травы, и сама земля Марасы будто тихо запела, загораясь тем же желанием что и тот, кто создал её.

Дэй поднял голову и, мельком взглянув на маяк, повернулся обратно к костру.

Сумасшедший мальчишка, – усмехнулся он, встряхивая у огня рваные на коленях штаны. – Нас ему, что ли, мало? Может, напомнить ему о том, какими непослушными бывают дети?

Не стоит, – сидевший за камнем Бо играл с ножом и не обращал внимание ни на две фигуры у маяка, ни на пляски старшего брата у костра. – Нашего Старика не переубедить, к тому же его угроза с верхушкой пинии вряд ли была пустой. Представляешь, какой рёв поднимет Феличе, если вы вновь подерётесь?

Ладно, уговорил. Я не буду приводить к берегам Марасы северное течение и косяк вонючей норвежской селёдки. Но только ради нашей Фели! – Дэй пощупал штаны, оттянул ткань на месте одной из дыр и печально вздохнул. – Сырые…

А тебе-то что? Будто ты сможешь подхватить простуду, – Бо насмешливо посмотрел на рыжего парня, продолжающего выплясывать у костра в одних лишь кедах и вытертых трусах.

Братец мой Борха, без ограничений скучно не то, что жить, даже быть. Уж тебе ли это не знать! Какой смысл, если всё тебе доступно и нет ничего, про что ты мог бы сказать «невозможно»?

Иногда ты своими безумными выходками настолько превосходишь отца, что я начинаю сомневаться в том, кто чей сын, – мужчина высоко подбросил нож, поймал за самый кончик лезвия и, вывернув кисть, запустил его вверх сверкающим веретеном.

Я, кажется старше него, но разве это важно? Причинно-следственные связи меня иногда пугают и заставляют сомневаться в возможности собственного существования. А ещё я становлюсь заумным и занудным. Это ведь ужасно, Бо! – Дэй горестно вздохнул, изобразил на лице неубедительную гримасу отчаяния и снова начал проверять штаны на сухость.

Ты прав, тебе это не идёт, – согласно кивнул младший брат, наблюдая за серебристыми росчерками ножа. – Полоумный зануда у нас в семье только один.

Перестань, сегодня он был неплох! Надо же делать скидку для того, благодаря кому мы живы, – Рыжик потянулся, выгибаясь и протягивая руки к небу. Его глаза – янтарные и яркие – смотрели на бледно-голубое небо. Возможность видеть и греться у костра, смеяться и слышать собственный голос, всё этот он получил благодаря тому, кто дал когда-то морю свою кровь, связывая живое и не живое, вещественное и неосязаемое, желая невозможное и получая его. – Ладно, Бо. Тащи вино из каверны! Прошедшую ночь надо залить, и как можно скорее.

Мне разграбить эльбаитовую каверну?

Ага, её самую.

Когда брат ушёл, Дэй кое-как надел влажные джинсы и, снова потянувшись, раскрыл руки навстречу холодному зимнему ветру.

Мне даже интересно, как исполнится твоё желание, Старик. И я помогу тебе, как обычно. Разве может сын отказать отцу в такой малости? Я тоже буду ждать.

* * * * * * *

Ветер пах вереском, болиголовом и свежим, только что налитым в бокал светлым вином-пассито204. Время близилось к закату, и яркое, чуть тронутое краснотой солнце опускалось всё ниже и ниже над островом. Второе солнце, беломраморное, словно пронизанное искрами кварца, висело прямо над маяком. Неподвижное и неизменное, оно озаряло остров прозрачным, еле заметным светом, неуловимо меняя его. Казалось, что можно увидеть воздух, заметить разницу всех оттенков его прозрачности и услышать шёпот ветра.