Хозяин Марасы

Перед ними, кутаясь в вязанную шаль, накинутую поверх домашнего платья, стояла невысокая, полноватая женщина. Ей можно было дать и сорок, и тридцать лет. И сто. Гладкая кожа лица контрастировала с морщинками у губ и глаз. Медно-рыжие, со слабой проседью волосы едва достигали плеч и чуть вились на концах, будто она недавно вышла из ванны. Узкие губы, чуть заострённый носик и серо-зелёные, уставшие глаза за очками в тонкой оправе тоже не имели возраста.

Бо, не скрываясь, облегчённо выдохнул и убрал руку с ножа. Феличе, оттолкнув его, бросилась женщине на шею.

Танила! Тётушка Танила! Что ты тут делаешь? А дома знают? Ты нас ждала, да? А почему ждала? А что у тебя с голосом?

Успокойся, задавишь, – приобнимая беснующуюся от радости женщину, ответила та. – И не липни – вас отмывать надо, вы оба воняете!

Чем? – надулась Фели.

Морем, кровью и грязью. Как обычно. Ну, чего встал, Бычок? – Танила с незлой усмешкой посмотрела на Бо. – Тебя тоже обнять, или обойдёмся без лишних соплей?

Я бы рад, да ты первая меня прибьёшь, – он поклонился ей, а потом, подойдя, бережно поцеловал руку. Тонкие пальцы с нежной кожей и возрастными, присущими пожилым женщинам, костяшками, пахли солью и холодным камнем. Мужчина только успел прикоснуться губами к ладони женщины, как Танила проворно выдернула руку. Широкий золотой браслет, обхватывающий её запястье, мелькнул перед глазами Бо, едва не задев его по носу.

Ну, всё, хватит нежностей. Идите и отмывайтесь – такой грязи я в своей халупе не потерплю.

Но нас же ты пустила, – немного мрачно хмыкнул Бо. Значит, Танила…

* * * * * * *

В первый раз Марта поняла смысл выражения «нежная ночь». Прохладный ветер нёс невообразимую смесь ароматов, не такую яркую, как днём, но не потерявшую силы за прозрачностью ночного воздуха. И звёзды – россыпь искр на небе, окруживших серп растущей луны.

Она сидела на стуле у подоконника и смотрела, вглядывалась изо всех сил в эту тихую, тёмную бесконечность. На маяке горел огонь и его свет не разрезал, а словно раздвигал в стороны сентябрьскую мглу. Марта могла поклясться, что ей были слышны перешёптывания морских волн на берегу и чудилось, что в луче света вот-вот появится каравелла, а ещё лучше бриг19. Никакие храбрые капитаны или отважные первооткрыватели не вставали перед внутренним взором Марты. Только корабль – изящный, лёгкий, расправивший паруса-крылья и неспешно идущий по тёмной морской воде. В памяти то и дело начинала звучать песня, спетая Лино, и ей хотелось ещё раз услышать её наяву. Даже не ещё раз, а сейчас, в сию же минуту. Всё-таки в серенадах было что-то стоящее, полное настоящей романтики, не испорченной современной пошлостью. В голову, при появлении ключевого определения «пошлость», тут же полезли воспоминания, принесшие с собой ещё и угрызения совести. Ни отупляюшей работы, ни Интернета, забитого бесполезной и гипнотизирующей информацией, сейчас не было, и волна сожаления о совершённых ошибках и их последствиях грозила захлестнуть Марту. Снова самобичевание и осознание своего ничтожества?! Снова реветь в подушку и грызть наволочку, пытаясь заглушить желание напиться и забыть?!

Едва не зарычав, Марта вскочила и бросилась к сложенной на комоде одежде. Бриджи и футболку, в которых она проделала весь путь и долго отстирывала от последствий путешествия в виде пятен кофе, запаха тела и непередаваемого аромата дрянной еды в аэропорту, тёплый ветер Марасы высушил быстро. Надевать грязное платье, едва не ставшее для неё погребальным саваном, к счастью, не было нужды. К тому же бежать от мыслей и прошлого надо было в кедах, а не порванных сандалиях! Быстро одевшись, Марта зажала обувь в руках и, осторожно ступая, направилась к выходу. Несмотря на то, что лестница под её ногами выдала скрипучую руладу, а резное трюмо в темноте коварно бросилось под ноги и громыхнуло не хуже взрыва, никого ночной демарш не разбудил. Осторожно закрыв за собою дверь, Марта обулась на крыльце и поспешила подальше от дома. Пусть спят, пусть видят свои счастливые сны.

Она бодро шагала по тропинке, подставляя лицо лёгкому ветерку. Ночную тьму разгоняли свет луны и сияние звёзд, проблемы и домыслы остались у раскрытого окна, и Марта уже думать забыла про слова Регины. Свернув с тропинки, она проходила то мимо высаженных рядами кипарисов, то вдоль небольшого виноградника, то продиралась сквозь неизвестно как оказавшиеся на её пути заросли каких-то колючих кустарников. Она не сомневалась, что найдёт обратную дорогу – остров небольшой, у неё было мало шансов потеряться на нём – и поэтому Марта даже не задумывалась о выбранном направлении. Прямо, прямо, тут захотелось свернуть направо, потом опять направо, а у старого бука – налево.

Марта остановилась лишь когда вышла из тени апельсиновой рощицы на открытое, ровное место. В тридцати шагах от неё земля резко обрывалась вниз, и на самом краю, под серебристым светом, сидел человек. Марта ойкнула и собралась спрятаться за дерево, но весёлый звонкий голос остановил её.