Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

Но нет чтобы отдыхать, — новый хозяин Соонику занялся хлопотами на хуторе. Старый хозяин все время калил и разбивал на перелогах большие валуны, теперь же это делать прекратили. Хватало и того, что было сделано, хорошо еще, если успеют вовремя свезти с поля под паром осколки валунов. И когда началась возка, Рудольф захотел быть при этом сам, захотел видеть, как камни вкатывали в телегу и как их сбрасывали рядом с тем местом, где должен был вырасти образцовый свинарник. Но вот выдалось первое туманное утро. Из окон казалось, что все кругом укутано в белую вату, в которой исчезли строения, деревья и кусты. Голоса людей, животных и птиц доносились как бы из-под воды.

«Сырость, подпочвенные воды неглубоко, — подумал Рудольф. — Но что же здесь творится осенью, если туманы начинаются с лета? Осенью, кроме дымки и тумана, ничего и не видать, живешь будто в воде, ходишь по воде, дышишь как бы влагой».

Агроном был все же прав, когда все это предсказывал. Но тогда Рудольф считал, что влага и сырость не вечны; чтобы усмирять воду, есть соответствующие капиталы, общества и канавы. Теперь же он ходил и прикидывал, сколько здесь надо было бы прорыть канав, чтобы исчезли сырость и туманы. И он снова поехал в город, чтобы привезти какого-то знатока, но не привез — тот был в отпуске и уехал из города. В городе Рудольфа захватили совсем иные заботы и хлопоты, так что Ирме пришлось провести в Соонику еще одну ночь в одиночестве. Опять был туман, но поменьше, чем накануне. Еще с вечера пополз он из кустарника, будто там теплится какой-то скрытый огонек — теплится и медленно подползает все ближе, все ближе к дому. Но совсем к дому не подбирается, остается на расстоянии. Наползает на низкие края полей, будто хочет приблизиться к старым постройкам хутора, но не может подобраться и к ним — останавливается, словно что-то кумекает. Ирме кажется, будто туман раздумывает, потому что и она сама начинает думать о своем муже, о своем замужестве, о своем счастье, о будущем, о прошлом и настоящем, и эти размышления тянутся всю ночь, пока белый туман осаждает дом, словно дым рвется из земной утробы. Когда же на следующий день приезжает муж, с фруктами и сластями, нежный и внимательный к жене, словно все прошлые сутки скучал по ней, она забывает все свои раздумья о прошлом и будущем, отдаваясь только настоящему. Вчера и сегодня как бы предназначались для счастья и вкушения яств земных — не очень тепло, но и не прохладно, в самый раз. Дует свежий северо-восточный ветер, на небосклоне редкие кучевые облака, чем-то напоминающие осень, но теплое солнце еще высоко. Крестьяне сегодня первый день косили рожь, которая на пригорке уже созрела.

Перед вечером Ирма и Рудольф вышли погулять, погулять, чтобы спать ночью сладким сном. Они сделали большой круг и пришли наконец к шоссе, откуда вернулись домой. На хуторе было уже тихо, но им не хотелось входить. Они стояли перед своим домом и смотрели на луг, будто ожидая, когда поднимется туман. Но сегодня тумана не было, все еще не было.

— Пошли походим, — сказала Ирма и потянула мужа за руку.

— Где? — спросил он, будто упираясь.

— Увидишь, — ответила Ирма и пошла.

— Роса, — сказал Рудольф.

— Ну и пусть, подумаешь, — сказала Ирма.

И они пошли, сначала вдоль полевой межи, потом по сенокосному лугу, пошли к «музею любви», подошли и стали перед ним, как раз там, где весной лежала свернувшаяся в кольцо гадюка. Сарай был забит сеном наполовину, потому что не все было убрано, лежало в валах, в копнах или не было скошено.

— Не хочу я сегодня идти домой, — сказала Ирма.

— Куда же деваться? — спросил ее муж.

— Оставаться тут, — ответила Ирма, — залезть в сарай и лечь на сено.

— Ах, вот почему ты пришла сюда, — сказал Рудольф.

— Мне так хочется еще разок побыть здесь, в сарае, как тогда, помнишь? — сказала Ирма мужу и прижалась к нему. — Когда я ждала тебя ночью и сидела под окном, оттуда тянулся туман, и я подумала, что, если побывать здесь еще разок, ведь теперь еще тепло и такая красивая белая дымка, не та, что будет осенью, а какая была тогда. И сейчас свежее сено, только два дня назад уложено, теплое, хрустящее.

— Слушай, скажи лучше, ты в самом деле все еще такой ребенок или зачем-то притворяешься?

— Я — и притворяюсь? — воскликнула Ирма, и когда Рудольф взглянул ей в глаза, в них были слезы.

Тут Рудольф не выдержал, и они полезли в сарай, хотя свой дом, где их ожидали постели, был всего в нескольких сотнях шагов. Под открытым небом было прохладно и сыро, а в сарае на хрустящем сене сухо и тепло. Рудольф расшвырял сено вокруг Ирмы, будто ища местечко получше. Ирма держалась за него, словно сама не могла стоять на ногах. Когда он остановился, Ирма сказала: