Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

Она сначала хотела сказать: «Мы оба думаем одинаково», но сочла, что это слишком фамильярно. Так можно было бы сказать, если бы она уже стала «сестрой» этого человека, который сидит на постели, на которой она, Ирма, спала две ночи и никогда больше спать не будет. И странно — когда мысль ее дошла до этого места, она вдруг задумалась над тем, что означает для человека слово «никогда». Просто смешно, как глупо устроена жизнь и создан для этой жизни человек! Так размышляла Ирма, нагнувшись к своим вещам, чтобы взять их в руки, и ей подумалось, что это ее последние мысли в присутствии господина Рудольфа. Но Ирма ошиблась. Едва она подняла вещи и двинулась к двери, как человек, с которым она вроде уже свела все счеты, сказал:

— А знаете, барышня, мне все же жалко, что вы уходите.

Человек сказал это совсем просто, даже сердечко, Ирме показалось, что сказал он от всей души, — и боль пронзила все ее существо, боль и в то же время сладкое ощущение, что чудо все же возможно и, пожалуй, не все, что говорит этот человек, такая уж ложь. Правда, тетка сказала, что в их роду никогда еще не случалось чуда, но, может быть, когда-то и произойдет, произойдет как раз с Ирмой — в этой самой комнате, где на краешке ее постели сидит этот человек. Да, в мыслях Ирма назвала постель вдруг своею и остановилась, держа в одной руке чемодан, а в другой — узел, увязывая который она немножко запоздала с уходом.

— А вам не хочется опустить на пол свои вещи, присесть и послушать меня? Вы ведь ничего не потеряете, скорей немножко приобретете, поучитесь, как жить. К тому же я должен вам за два дня работы и деньги на такси, ведь вольно или невольно я выгляжу обманщиком, который доставил вам ненужные хлопоты и траты. Правильнее было бы мне заплатить вам за две недели, а уж за два дня и автомобиль — непременно, — сказал господин Рудольф.

— Спасибо, — кратко ответила Ирма. — Я первая отказалась от места и не вправе что-либо получать.

— Вы же уходите из-за моего обмана, а не по своему желанию, — возразил хозяин. — Так что я морально обязан вам…

— Морально обязаны! — воскликнула Ирма и опустила вещи на пол; слова эти до того разозлили ее, что она готова была заплакать. К тому же она чувствовала, что теперь она свободна и может высказать свое мнение. Ведь все равно уже все кончено. А если не кончено, то это сущее чудо, а чуду ее слова не помешают, разве что этому человеку, что сидит на краешке постели. — Вы морально обязаны! — саркастически произнесла Ирма.

— Да, я морально обязан, — убежденно сказал господин Рудольф. — То, что вы пришли ко мне, когда я со своей сестрой искал служанку, можно понять и извинить — вы еще неопытная, но я, которому уже под сорок, да, барышня, это чистая правда, а не какое-нибудь преувеличение или ложь… так вот, то, что я оказался таким идиотом и вместе с сестрой нанял вас, нельзя ничем извинить. Но вы были такой…

— …такой мягонькой и кругленькой! — воскликнула Ирма, повторив омерзительные слова Лонни, чтобы хоть как-то ослабить накипавший в ней гнев. Однако господин Рудольф ответил умоляюще:

— К чему такие слова, деточка?! Ведь это не ваши слова. Будьте откровенны, скажите честно и прямо — ваши или нет? Иначе я, может быть, совершу новую ошибку, которую не смогу простить себе сам, не говоря уж о вас. Скажите же — ваши или нет?

— Не мои, — ответила наконец Ирма, хотя ей очень хотелось сказать наоборот. И потому, что она не смогла это сделать, она показалась самой себе такой глупой и жалкой, что опустилась на стул и расплакалась, отвернувшись в сторону и закрыв глаза руками. Как сквозь туман она слышала, что кровать заскрипела и, значит, господин Рудольф шевельнулся или встал. Затем послышались шаги, стало ясно — он встал. Шаги приближались и удалялись, потом замерли возле самого стула, словно сейчас что-то коснется Ирмы, но нет, шаги удалились снова, наконец послышался легкий пружинный скрип, — господин Рудольф снова присел. И Ирма никак не могла избавиться от ощущения, что именно сейчас, несколько мгновений назад, какое-то чудо прошло совсем близко от нее, почти коснувшись ее.

— Вот видите, что бывает, когда человек пользуется чужими, а не своими словами, — услышала Ирма голос господина Рудольфа, и голос этот зазвучал как-то хрипло. — Я-то сразу подумал, что эти слова не могут быть вашими, но кто знает, человек сложнее, чем наше понятие. Не всегда, конечно, но иной раз так. И раз уж я однажды споткнулся, очень хорошо, что вы подтвердили мое мнение, я вам очень признателен за это. Я ведь прекрасно понимаю эту вашу злость и ваш гнев, барышня. Но вы тоже должны попытаться понять меня. Это, конечно, труднее, потому что я пережил ваши годы, испытал все, а вы еще нет. К тому же я знал нескольких женщин, а у вас еще, видимо, не было ни одного мужчины. Ведь верно? Если я ошибаюсь, прошу поправьте меня. Так вот — мужская натура вам непонятна. Верно?

— Не совсем, — сказала Ирма, вытирая лицо, так как слова господина Рудольфа задержали новый поток слез.

— Значит, я снова ошибся, — сказал господин Рудольф.