Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

Прежде всего Ирма пошла к тетке. Она уже не думала о паспорте, думала о чем-то еще, о чем именно, сама не могла понять. О чем-то таком, что не связано с теткой, но как раз поэтому ее тянуло пойти к тетке. Лонни, конечно, еще не было дома, а Ирме некогда было дожидаться ее, потому что ей хотелось еще зайти на курсы и ни в коем случае не опоздать домой. Хотя было ясно, что господин Рудольф только обманывал ее, только врал ей, — в той точности и последовательности, с которыми он рассказывал ей вчера свои истории, возможно, была правда. В этом, возможно, была правда — именно потому, что все остальное было ложью. Ведь что-то должно же быть правдой, думала Ирма, не все же сплошная ложь. К тому же, если Ирма не будет точна в своих обязанностях с первых дней, это значит, что она годится только на роль очередной «сестры», ни больше, ни меньше. И господин Рудольф с полным правом мог бы думать, что Ирма стремится стать для него «сестрой», которая спит с ним в одной постели. Но этого-то права Ирма ни в коем случае и не хотела давать хозяину, поэтому она должна была быть дома вовремя.

Когда Ирма рассказала тетке о том, что она узнала от дворничихи, та поделилась своей жизненной мудростью:

— Не верь, милая, тому, что тебе скажет первая попавшаяся бабенка. Люди частенько прибавляют к тому, что есть на самом деле.

— А зачем же ей понадобилось врать мне? — возразила Ирма.

— Так уж и врать, — осторожно сказала тетка, — но она небось немножко прибавила.

— Так ведь «сестра» и вправду нанимала меня, это ясно, а теперь ее нет, — сказала Ирма.

— А вот скажет ли она теперь, что ты тоже должна стать этой «сестрой», — ответила тетка. — Будь сама разумной и порядочной, и никто к тебе не привяжется.

— Я-то, конечно, но… — хотела было сказать Ирма, однако остановилась.

— Ну, что же еще? — спросила тетка. — Чтобы кто-то напал на тебя средь бела дня, я не верю. Горло у тебя есть, кричи, если что, кругом тоже люди живут, небось услышат. Ведь ему придется убить тебя или усыпить, уж не иначе. А к чему ему это делать, ежели все другие по сей день в добром здравии? Почитай-ка газету: все молоденькие, красивые девушки и женщины ищут места у одинокого и согласны на все. Так что, я думаю, ты зря боишься. Конечно, ночью, перед сном, дело другое, здесь Лонни вполне права. Поэтому на ночь надо запираться на ключ и привязывать его, как Лонни говорит, чтобы нельзя было один ключ другим вытолкнуть и отпереть дверь. Ведь у молодых сон крепкий.

— Да, я сплю как убитая, — сказала Ирма.

— Вот я и говорю, — продолжала тетка. — Так что, по-моему, ступай-ка ты домой и будь паинькой, он тебя не тронет. А ежели у тебя на роду написано и есть на то божья воля, может даже так случиться: не сумеет он тебя завлечь, потому как ты порядочная и разумная, по-детски невинная и чистая, и глядишь, произойдет чудо, — полюбит он тебя по-сурьезному и женится на тебе. Мужчины — они порой только желают женщину, а когда не могут утолить желание, — влюбляются. Но ты, детка, не вздумай сразу же верить ему, верить и надеяться, что так и будет… Ведь я тебе говорю, что это может случиться, ежели так у тебя на роду написано богом. Бог — он чудеса творит. И хотя в нашем роду ни разу чуда еще не бывало, не значит же это, что так никогда и не будет. Господь бог может избрать нашим чудо-дитятей как раз тебя, ежели такова его воля.

Уходя от тетки, Ирма в самом деле чувствовала в крови какое-то волнение, словно ей предстоит сделать что-то необычайное. Как ни пыталась она рассуждать здраво, ничто не помогало; в глубине существа ее таилась странная вера в большую, безграничную любовь, которая подкрадывается, как тать в ночи, и изменяет людей, их желания и дела. Предзнаменованием чуда она готова была считать и то, что опять забыла свой паспорт у тетки. Хотела было вернуться, однако ей вспомнились шепотом сказанные слова дворничихи — повременить с пропиской, присмотреться денька два. И она не вернулась.

На курсах Ирме сообщили, что до рождества вряд ли что получится. После праздников она должна прийти в надлежащее время. Об этом будет объявлено в газетах, пусть она следит. Ирма в глубине души отнеслась к печальной вести довольно безразлично, так как и в этом, ей казалось, было какое-то прорицание или перст указующий, что курсы ей больше не нужны. Ирма понимала, что так думать может только ребенок или глупец, однако в ней была сильная странная потребность мечтать, грезить о чем-то несбыточном. Она сказала себе, своему рассудку, как бы умасливая его: ну и что, если я немножко помечтаю, побуду немножко счастливой! Ибо Ирма считала, что счастье человека — только в несбыточном.

Знакомый мужской голос вернул ее на землю:

— Здравствуй, Ирма! Ты уж меня и не замечаешь.

— Ты, Ээди! — удивилась Ирма и встала посреди дороги; чувства ее раздвоились: она, казалось, меньше всего хотела сейчас встретить Ээди, и в то же время сердце ее радостно забилось. — Как ты сюда попал?