Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

— Ну да, все же вместе с сестрою, так приличнее, — произнесла старуха. — Женщины всегда делают женское дело, уж не иначе. А вот я и хотела сказать барышне, что эта сестра вовсе не сестра господину, я и не знаю, чья она сестра. Это такая сестра, которая спала с господином в одной постели. Ей-богу, сущая правда, вот как есть, как стою сейчас перед вами или как то, что мы со стариком дворники. Хозяин-то может, конечно, и выгнать меня отсюда, ежели узнает, что эдак лезу в господские дела, но я же пришла сюда за паспортом барышни, и откуда хозяин узнает, ежели барышня не скажет. А это и вправду так, я своими глазами, конечно, не видела, что господин спал с сестрой в одной постели, но весь свет о том говорит. И всегда-то так получается, что, когда уходит одна сестра, приходит другая, и каждая уходящая становится для новой — сестрой хозяина, так что, когда барышня будут уходить, они тоже помогут братцу нанять прислугу. Конечно, не даром, небось господин даст за это барышне кое-что, задаром такие вещи никогда не делаются. Только такой молоденькой и свеженькой у него еще никогда не было, вот я и хотела спросить, живы ли родители барышни или одна только тетя век коротает, А уж это как пить дать, что ни одна у него долго не задерживается, месяц или два, редко три, — и снова перемена, сестра уходит, а прислуга приходит. Господское дело: к новому блюду — новые ножи да вилки. И каждый раз находятся новые. В последнее время здесь порой стояло за дверьми целое стадо, нынче все хотят спать на господской постели. И все молоденькие, все свеженькие, все веселенькие; я, старуха, удивлялась, сколько молоденьких девушек в нонешние времена на выданье для немецких господ. А вот я скажу вам, барышня, что этот ваш господин вовсе не немец, нет, нет, он просто эстонец с немецкой фамилией, потому как его отец не то торговец льном, не то вроде маклера или барышника. Так что — как теперь быть, барышня, решайте сами, это ваше дело, а не мое, дворничихи. Ежели барышня считает, что так хорошо, мол, все едино замужество — с крестом или без креста, с попом или без попа, ну, тогда все хорошо, что мне, дворнице, до этого, нас господские помойки не касаются, мы их очищать не станем, у нас есть свои кадки и помойки. Об одном только я хотела еще вас просить, никому об этом, что я вам сказала, не передавайте — ни своему господину, ни хозяину. Ваш сразу скажет хозяину, что дворники вмешиваются в господские дела, и тогда попадет моему старику, а от него и мне… Я по-хорошему пришла, по-доброму, я же вижу, что барышня еще молоденькая, наверняка ничего еще не… Ах, значит, завтра получу от барышни паспорт? — закончила старуха деловитым вопросом, словно и не слетало с ее языка целого роя слов. И она тихонько отворила дверь и проскользнула на лестницу.

— Да, завтра обязательно, сегодня принесу от тети, — ответила вслед ей Ирма.

— Стало быть, вы все же думаете прописаться? Можно бы ведь и подождать денек-другой, видите, как оно…

Ирма не ответила и закрыла дверь. Пошла в свою комнату, бессильно опустилась на стул. Та-ак, теперь ей все известно. Все оказалось не каким-то враньем из хвастовства, а просто самой настоящей ложью. И это еще хуже, чем то, о чем догадывались, что предполагали она и Лонни. Жалко, что она не выслушала дворничиху еще вчера, а то сразу же собрала бы свои вещи и ушла насовсем. Сегодня это сделать почему-то труднее и как-то сложнее. Каково тайно задать стрекача от человека, под чьей крышей ты сладко спала ночь, который пригласил тебя за свой стол и был с тобой вежлив и любезен, беседовал по душам? Но одно было ясно как день: хозяин предостерегал ее от людских пересудов и перешептываний лишь потому, чтобы Ирма не узнала сразу об истинном положении вещей. Только потому! Он хотел выиграть время. Слезы почему-то выступили на глазах Ирмы, какие-то особенные слезы, показалось ей. Слезы горечи и боли, каких она еще не знала. Детские, да и девчоночьи слезы — все было пустяком в сравнении с тем, как она плакала сейчас, будто старый человек, у которого ничего не осталось в жизни, кроме слез.

Однако, почувствовав, что наплакалась вдоволь, она взяла маленькое зеркальце и стала разглядывать свои глаза, словно испугалась, что они стали не такими красивыми и ясными. Ирма встала и пошла к крану, вымыла лицо холодной водой. Сначала она хотела пойти в ванную, где умываться было гораздо удобнее, однако замерла перед открытой дверью, — ей вдруг вспомнилось, кого дворничиха называла сестрами хозяина. Ею овладело чувство омерзения. Сестра, сестра! Как мерзко это звучит. И она повернулась и пошла к крану, будто испугавшись общения со всеми этими «сестрами», которые раньше тоже небось мылись в ванной.