Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь

— Тем-то и хорошо, — говорила тетка, отвечая Лонни, — что, когда мужчины едят, они думают не о еде, а о чем-нибудь еще. Никогда не узнаешь, о чем думает мужчина, когда он грызет изжаренный в подметку кусок мяса. Когда, бывало, ел мой муж, у него были такие глаза, будто он только что с луны свалился или вздумал лететь на солнце. Я его, случалось, спрашивала, чего это тебе взбрело, что ты глаза выпучил, как дохлый баран, а он поглядит на меня, усмехнется и скажет, что думал сейчас о том, до чего счастливо мы живем. И так все мужчины: грызет себе подметку, аж челюсти скрипят, а сам думает, какой он счастливый. Оттого и хорошо с мужчинами жить, что думают они одно, а делают другое. А женщина, как начнет есть, все время думает о еде и готовке, и то ей негоже, и это, того чересчур переложили, это не дотушили, это жесткое, как камень, то хлябкое, как пена, ничем ей не угодишь. И знаешь, в конце концов до того дело дойдет, что самой не нравится еда, которую приготовила, все кажется пресным, водянистым, жестким.

Таковы были слова и поучения, которые слушала Ирма от опытных, обремененных житейской мудростью людей, когда и ей самой понадобилась житейская мудрость касательно «готовки еды», — ведь она же не хотела быть неудачницей. Одним из утешений, по мнению Лонни, было для нее и то, что, когда привыкнешь, досконально изучишь свое ремесло, лучшие куски будут попадать тебе же в рот, ведь не можешь ты подавать еду на стол, не попробовав ее. Да и когда будешь делать покупки, тоже не просчитаешься, порой кое-что и останется, так как покупать и торговаться будешь как для себя. А если случится, что тебе удастся купить по знакомству или выторговать что-то подешевле, то разницу преспокойно можешь оставить себе и не краснеть за нее хоть на страшном суде.

Все это было, конечно, для Ирмы картиной далекого будущего, это понимала она сама, прекрасно понимала и Лонни, однако ж на всякий случай рисовала перед двоюродной сестрой эту картину — кто знает, может, и пригодится ей когда-нибудь. Сегодня же Ирма думала, что вот было бы прекрасно, если ей так и не придется вообще заниматься обедом, как эти прошедшие два дня. Она готова была грызть на обед черствую корку, запивая ее водой из-под крана, или даже вовсе не есть и не пить, лишь бы избавиться от возни с котелками, сковородками и кастрюлями.

Так думала она, собираясь выйти из дома; ей нужно было наконец-то взять у тетки свой паспорт и уладить дела с курсами. Только она стала надевать платье, как прозвенел звонок. Кто это мог быть? Во всяком случае, не хозяин, у него есть ключ. Едва она успела натянуть платье, как снова зазвенел звонок. Что там за пожар, не могут обождать, думала Ирма, поправляя платье и спеша открыть дверь. Однако она поступила бы лучше, если бы вообще не открывала дверь, пусть звонят хоть десять раз подряд. За дверью стояла улыбающаяся дворничиха, которая снова пришла за паспортом.

— Я как раз хотела идти к тете за паспортом, вчера я не успела, — сказала Ирма.

— Куда же барышня ходила вчера? — спросила дворничиха.

— Ах, вчера у меня было много другой беготни, — выпалила Ирма, пораженная тем, что ее вчерашние хождения не остались без внимания дворничихи.

— Барышня все еще ищет места, или как? — спросила та.

— Нет! Зачем же? — спросила Ирма.

— Ну, ежели одно место вроде не подходит, то ищут другое, — сказала старуха.

Ирма не знала, что ответить.

— Правду сказать, не такое уж это приличное место для барышни, — заговорила старуха. — Конечно, меня не касается, какое место выберет барышня, я здесь в дворниках, и мне нет дела до того, что господа творят в доме. Вот и хозяин твердит: не лезь ты в господские квартиры, есть у тебя мусорный ящик да помойка — и благодари бога, есть куда нос совать.

При этих словах дворничиха потихоньку пролезла через дверь в прихожую и затворила спиною за собой дверь, словно боялась, что кто-то может войти вслед за нею. Затем она продолжала:

— Да разве ж мусорный ящик да помойка ненужные вещи, разве господа обойдутся без них, и дворники живут не только тем, что в помойке да в мусорном ящике. Хочется узнать немножко и про житье-бытье других людей, услышать и увидеть, как живут те, кто подальше от помойки и мусорного ящика. Вы, барышня, кажись, из деревенских, вы еще такая свеженькая и веселенькая, вот я и хочу вам сказать, что небось ваши родители и не знают, ежели они еще живы… Или они оба померли? Вы сирота?.. Небось они, бедненькие, еще и не знают, где вы теперь живете, что это за место, где вы служите, что за люди платят вам жалованье, сколько они вам платят, какую работу вы делаете, где вы едите и спите, где моетесь и причесываетесь. Они ничего не знают! И вы сами, видать, тоже не знаете, потому как у вас такое милое личико и детские глаза, которые еще не видели, что городская жизнь — все та же помойка и мусорный ящик. Потому я и хотела спросить у барышни, мол, кто нанял барышню, господин сам, один, или вместе с сестрою?

— Вместе с сестрою, — ответила Ирма.